— Я… мне… — смешался он, — не могу словами точно описать, это я чувствую, товарищ Киррлис…

Для него важным стал взгляд Егора. Он у него был взглядом человека, лишь недавно узнавшего, что такое сильный голод. Все пленные из числа красноармейцев давно уже прошли через эту ступень. Да, они всё также жадно смотрели на еду, давились слюной от вида хлебной корки, но при этом их взгляд был голодно-равнодушный, голодно-смирившийся. Как-то так. А вот у Брылова он был совсем другим. Так выглядят люди, которые ещё неделю-полторы назад ели вдоволь, и их организм всё ещё не перестроился, как и сознание. Среди толпы пленных такие взгляды замечаются на раз кем-то внимательным. Обратив внимание на эту особенность товарища, с кем удалось сбежать из плена, Иван стал исподволь приглядываться к нему дальше. И чем больше смотрел, тем больше замечал. Например, походка и повадки у Егора сильно отличались от тех же у пленных красноармейцев. Те редко поднимали взгляд, сутулились, смотрели под ноги, вжимали голову в плечи на одних инстинктах, которые приобрели за время концлагерной жизни. А вот Брылов иногда, забывшись, начинал поглядывать на окружающих свысока, с ровной спиной и расправленными плечами, порой (очень редко, но было такое) брезгливо морщился. Потом — руки. Ногти подстриженные (!), пусть и с грязью под их кромкой, кожа на кистях без старых шрамов, заживших язвочек, без трещин, появляющихся из-за недостатка витаминов, не шелушится.

— И ест он не так, как мы, — закончил свой рассказ Иван. — Вы присмотритесь, если мне не верите. Нам скоро пообещали обед, вот во время него можете сравнить нас и его.

— Про остальных что-то можешь сказать? Ещё подозрительные есть? — спросил я, пропустив мимо ушей его последние слова.

— Мокшин странный, то ли сломался мужик совсем, то ли агент немецкий ловко под забитого маскируется. Ещё Алесь, как там его, э-э, Снитко, что ли, подозрительный. Я бы на него точно ничего такого не подумал, но он несколько раз с Брыловым переглядывался и болтал отдельно ото всех.

— Молодец, всё верно заметил, — кивнул я и после этого наложил на него ментальные чары. — Ты Иван Есин, зенитчик, попал в плен летом?

— Да, товарищ Киррлис, — чётко произнёс он.

— То, что ты мне рассказал перед этим, — продолжал я допытываться, — твои мысли или кто-то хотел донести их до меня через тебя?

— Мои.

Задав ещё несколько вопросов, я полностью убедился в том, что мой собеседник не пытался что-то скрыть и обмануть меня. После этой проверки я снял ментальное давление с его разума. Всё, что я хотел узнать — узнал.

— Ты полностью прав в своих наблюдениях, Иван, — произнёс я. — Тот, кого ты знаешь под именем Егора Брылова, на самом деле немец из Прибалтики. Зовут его Ерих Ланге, родился в восемнадцатом году, в тридцать девятом эмигрировал в Германию со всеми своими родными. Почти сразу же получил предложение от немецких спецслужб о сотрудничестве, которое принял с огромной радостью. С августа сорокового служит в Гестапо. До войны участвовал в нескольких диверсиях и провокациях на территории СССР, после начала войны выявлял агентов НКВД, крупных партийных работников, поменявших документы и начавших работать против немцев, связников с партизанскими отрядами и городское подполье. Недавно был внедрён в Витебский концлагерь, чтобы попасть в группу беглецов и найти мой отряд. Для этого полторы недели готовился, изнурял себя голодом и тяжёлыми работами. Алесь Снитко на самом деле польский националист Томаш Филипяк, завербованный Гестапо ещё в тридцать шестом году. А Мокшин и в самом деле сломался в плену, ты правильно заметил.

Тот смотрел на меня круглыми от удивления глазами.