Потом она вышла и вернулась полностью преобразившись. Вместо разбитной симпатичной кабатчицы сейчас передо мной стояла суровая воительница. Шлем-иерихонка, кольчато-пластинчатый доспех с полами почти до середины икры, две кривые сабли на хитрых перевязях за спиной, на поясе множество небольших подсумков с торчащими из них горлышками разноцветных скляниц, а в руках сильно изогнутый составной лук. — в этом образе кабатчица очень была похожа на мою старую знакомую, в прошлом Псицу Божью, а ныне становую боярыню Купаву. К тому же, о том, что Радослава тоже имеет отношение к инокиням Обители Торжества Веры, прямо подсказывали вычеканенные песьи головы на оголовьях сабель.

— Все-таки псица…

— Была, — не стала отказываться кабатчица. — Сейчас мне с ними не по пути. Тебя это важно, ловчий?

— Нет, — честно ответил я.

— Оно и к лучшему, — Радослава принялась споро раскладывать по стойке туго набитые стрелами с белоснежным оперением колчаны. — Зови сюда своих учениц, здесь им будет безопасней.

Я разбудил юных чародеек, девочки спустились с общий зал, молча взялись за руки и сели у дальней стенки прямо на пол в кружок. Ни одного вопроса от них я так и не дождался. Ну что же, тем лучше.

Ближе к полночи на улице раздался оглушительный раскат грома, почти сразу еще один, по крышам и мостовой забарабанили капли дождя, уже через мгновение, превратившиеся в проливной ливень. Гром так и продолжил грохотать, перемежаясь заунывным визгом порывов ураганного ветра.

— Знатно льет… — улыбнулась Радослава. Она выглядела совершенно спокойной, только едва заметные нотки напряженности в голосе выдавали ее волнение. — Хочешь медовой огневицы, ловчий?

— Давай…

Кабатчица разлила по стопкам янтарную жидкость из квадратного штофа.

— Ну, за… нас с тобой, — она взялась за стаканчик. — Знаешь, у нас говорили, что печать Псицы Божьей остается навсегда…

Радослава не договорила, потому что на улице раздался чей-то зловещий голос. Мертвенный, лишенный абсолютно всех интонаций, он исходил ниоткуда, заглушил даже раскаты грома, произнес короткую фразу на непонятном языке, после чего замолк и больше не повторялся.

Воительница не спеша выпила, поставила стаканчик на стойку и спокойно сказала:

— Полночь. Думаю, все началось.

— Сейчас посмотрим, что там началось… — буркнул я, тоже опрокинул стопку, поднялся на второй этаж и выглянул в узенькое окошко в торце коридора.

Поначалу ничего необычного не заметил. Гнулись под порывами ветра деревья, косой ливень сек мостовую и крыши домов. Все вокруг выглядело, как и должно выглядеть при хорошей грозе. Правда, черное облако над хорошо просматривающейся Проклятой башней уже расползлось над всем городом, а саму башню накрыл серовато-петельный и прерывисто мерцающий купол. Иноков обители Торжества Веры и белоризцев нигде не было видно.

А потом, я неожиданно заметил, как в полусотне метров от харчевни, на большой цветочной клумбе, земля вдруг вспучились небольшими холмиками, как будто несколько кротов одновременно решили глянуть, что творится на поверхности.

Но из норок показались не усатые мордочки, а что-то непонятное, похожее на толстые побеги каких-то растений. Все в лохмотьях черной коры, судорожно сокращающиеся, они словно силились что-то вытащить за собой из земли.

А еще через несколько мгновений, у меня по спине пробежали ледяные мурашки, потому что я все наконец рассмотрел.

Из земли лезли умертвия…

Полусгнившие, мумифицированные, просто скелеты, они сноровисто вылезали на поверхность и строились на улице в плотный строй.