Катсуку не нравилось, что он бил Хоквата, хотя это ему приказывало само тело.

«Или это я жалею Хоквата? – удивлялся он. – Почему я вообще должен кого-то жалеть?»

Правда, мальчишка проявил удивительную силу и стойкость. В нем был дух. Хокват не был плаксой. И трусом он не был. Внутри его личности невинность сосуществовала с незнанием мира, но в нем была и сила. Такого Невинного можно и жалеть.

«Но должен ли я восхищаться жертвой?» – удивлялся Катсук.

Теперь все предстоящее могло оказаться значительно трудней. А может это случилось как особое испытание возможностей Катсука? Чтобы он не убил Невинного из-за случайной прихоти? Одевший мантию Ловца Душ не имеет права на ошибку. Но если такое произойдет, он оскорбит и рассердит обитателей мира духов.

Это будет тяжким испытанием – убить кого-то, кем восхищаешься. Слишком тяжелое бремя? Пока не было необходимости в немедленном ответе. Но это был не тот вопрос, над которым ему хотелось думать.

И снова он удивился: «Почему был избран именно я?»

Возможно, это произошло точно так же, как и сам он выбрал Хоквата? Участвовал ли мир духов во всех этих таинственных выборах? А может на это повлиял сам мир хокватов, ставший, в конце концов, просто невыносимым? Да, ответ должен был находиться именно в этом!

Он чувствовал, будто к нему взывают из глубины пещеры, крича голосом, который он все время слышал:

– Ты здесь! Смотри, что ты уже сделал для нас!

Не зная, что и подумать, Катсук растерянно стоял у входа, предполагая, что, может быть, кричит он сам. Но ничто вокруг не выдавало признаков испуга.

«Даже если я полюблю Хоквата, – думал он, – все равно мне нужно будет совершить это, чтобы мое решение только усилилось.»

9

– Медведь, волк, ворон, орел – вот мои предки. В давние дни они были людьми. Вот как это было, и так было на самом деле. Они праздновали, когда чувствовали себя счастливыми в этой жизни. Они кричали от отчаяния, когда печалились. Иногда они пели. До того, как хокваты убили нас, наши песни рассказывали обо всем этом. Я слыхал те песни и видел вырезанные из дерева фигуры, рассказывающие древние истории. Но сами затеси не могут петь или разговаривать. Они только сидят и смотрят своими мертвыми глазами. И, как всех мертвых, их поглотит земля.

Дэвид с отвращением вздрогнул, оглядев окружающее. Серо-зеленый полумрак пещеры, сырость на каменных стенах, залитый солнцем вход, куда не давал подойти связывающий его ремень, звериные запахи, пляшущие капли воды снаружи – все доставляло ему мучения.

Все его эмоции взбунтовались: нечто вроде истерии, состоящей из голода, страха, неопределенности и ярости.

В пещеру вошел Катсук – черный силуэт в солнечных лучах. На его поясе висел нож марки «Рассел», рука на рукояти.

«Мой нож», – подумал Дэвид и задрожал.

– Ты не спишь? – спросил Катсук.

Ответа не было.

– Ты хочешь что-то спросить?

– Зачем? – прошептал Дэвид.

Катсук кивнул, но отвечать не стал.

– Ты захватил меня ради выкупа, так? – спросил мальчик.

Катсук отрицательно покачал головой.

– Выкуп, обмен? Неужели ты считаешь, что мне удастся обменять тебя на весь остальной мир?

Мальчик затряс головой, ничего не понимая.

– Но, может быть, я смогу, наконец-то, обменять тебя за все совершенные хокватами ошибки…

– Ты что…

– А-а, ты считаешь, что я сошел с ума.