Джоунси кивнул. Десять дней вряд ли. А вот три… такому, пожалуй, можно поверить.

— Это объясняет кое-что, им сказанное, — начал Джоунси — Он…

Пол скрипнул, и оба, подскочив от неожиданности, обернулись к закрытой двери спальни. Но оттуда никто не появился. Совсем забыли, что доски пола и стен вечно поскрипывают, даже когда ветра нет. Они пристыженно переглянулись.

— Да, я сегодня на взводе, — сказал Бивер, то ли поняв что-то по лицу Джоунси, то ли верно прочитав его мысли. — Признайся, старик, тебе тоже немного не по себе. Откуда он только выполз!

— «Не по себе» — это слабо сказано!

— Звук такой, словно он забил в задницу какое-то несчастное создание, погибающее от удушья! — Бив сам удивился собственному остроумию.

Они расхохотались одновременно, задыхаясь, зажимая рты, стараясь, чтобы гость не услышал и не понял, что смеются над ним. Джоунси приходилось особенно трудно: он чувствовал необходимость разрядки и в то же время понимал, что находится на грани истерики. Сгибаясь пополам, он охал, фыркал, захлебывался, не вытирая катившихся слез.

Наконец Бивер схватил его за руку и вывел на крыльцо. Они долго стояли, раздетые, в глубоком снегу, радуясь возможности посмеяться вволю в таком месте, где свист ветра заглушал остальные звуки.

Когда они снова вошли в дом, руки Джоунси совсем онемели, пришлось сунуть их под горячую воду, и Джоунси пожаловался, что совсем не ощущает тепла. Но на душе было на удивление спокойно. Иногда полезно вволю посмеяться! Он даже почти забыл о Пите и Генри. Как они там? Сумеют ли благополучно вернуться?

— Ты сказал, это кое-что объясняет, — напомнил Бив, принимаясь за очередную зубочистку. — Что именно?

— Он не знал о том, что ожидается снег, — медленно выговорил Джоунси, пытаясь поточнее воспроизвести слова Маккарти. — Жаловался на синоптиков. «Вот тебе и «ясно и умеренно холодно», кажется, он именно так сказал. Но это имело бы смысл, если последний прогноз он слышал одиннадцатого или двенадцатого, ведь почти до самой ночи действительно было ясно.

— Да, и умеренно, мать его, холодно, — согласился Бивер и, вытащив посудное полотенце с выцветшим узором из божьих коровок, принялся вытирать тарелки. — Что он еще сказал?

— Что они остановились в Кинео.

— Кинео?! Да это в сорока — пятидесяти милях к западу отсюда! Он. — Бивер вынул зубочистку изо рта, исследовал следы зубов и сунул обратно. — Понятно.

— Да, он не смог бы проделать все это за одну ночь, но если скитался три дня…

— И четыре ночи, если он заблудился днем в субботу, это четыре ночи…

— Да, и четыре ночи. Если предположить, что все это время он шел строго на запад… — Джоунси произвел мысленные подсчеты. По пятнадцать миль в день. — Вполне возможно, я бы сказал.

— Но как же он не замерз? — Бивер бессознательно понизил голос. — Правда, куртка у него длинная и белье с подогревом, но с самого Хэллоуина температура не поднималась выше двадцати градусов. Может, объяснишь, как это он шлялся по лесу четыре ночи и не замерз?! И даже не обморозился, если не считать этой штуки у него на щеке.

— Понятия не имею. А, кстати, почему он не оброс?

— Ну? — У Бивера поехала челюсть. Зубочистка опасно свисала с нижней губы. Наконец, опомнившись, он медленно кивнул. — Да. Щетина почти не видна.

— Да, на трехдневную не похожа.