Опыт завершился удачно. Первая, затем вторая песня первой стороны, песня, выбранная с оборота диска наугад (тетя Аня была уверена, что я ее обманываю и слышу эти мелодии не в первый раз), были воспроизведены мной довольно близко к тексту.

Даже тетя Аня вынуждена была признать себя побежденной, к вящей радости моей мамы. Я думаю, что уже тогда она ревновала соседку к отцу, и, как оказалось впоследствии, не без оснований.

Кстати, именно эта моя способность запоминать с ходу текст на незнакомом мне языке и сыграла весьма значительную роль в моей биографии.

На следующий день после пирушки меня подозвал к себе отец.

— Посмотри-ка сюда, — сказал он, указывая рукой на стол. Там были разбросаны несколько предметов. — А теперь…

И папа быстрым движением развернул меня лицом к стене с обоями в мелкий цветочек.

— …А теперь перечисли-ка мне, что ты сейчас увидела, — предложил отец.

— Ну, оторванную пуговицу с гербом, твою старую трубку с ершиком слева… Папа, он такой весь ободранный, может быть, купишь новый…

— Не отвлекайся.

— Кругленькую пробку от бутылки, слегка погнутую на краях, скальпель, блокнот, ручку и твои часы с открытой крышкой.

— Ага, — удовлетворенно сказал отец, — смотри-ка, угадала.

— И вовсе я ничего не угадывала, я просто увидела все сразу, — уточнила я. — Кстати, колпачок от твоей ручки лежит у тебя под блокнотом, и у нее из-за этого чернила высыхают.

— Так, выходит, ты специально не запоминала? — удивился отец.

— Не-а, — честно ответила я. — А что, разве нужно было?

Наши опыты на внимание и логику продолжались и в дальнейшем.

Это были либо упражнения на быстроту и сообразительность, либо, большей частью, разнообразные головоломные задачи — из еще не переведенной в то время книги Льюиса Кэрролла «Логическая игра». Отец раскрывал растрепанное макмиллановское издание 1887 года и, шевеля губами, переводил мне прямо с листа.

Мне до сих пор иногда снится обезьяна, которая карабкается по перекинутому через блок канату, на другом конце которого подвешен груз, равный по весу обезьяне. Впрочем, собственными снами я тоже научилась управлять, но это пришло гораздо позже…

* * *

У двери Симбирцева Сидорчук остановился, одернул свой салатный пиджак и, быстро вдохнув и выдохнув, осторожно постучал.

— Жду-жду! — донеслось из-за панели. — Новенькую с собой захватывай!

— Уже, Леонид Борисыч! — бодро отозвался Сидорчук, приоткрывая дверь.

— Ну так и давай ее сюда, — весело предложил Симбирцев, — мы перекинемся парой слов — и на инструктаж. Через час мне на трассу, так что…

— Все понял, — кивнул Сидорчук, — мы непременно уложимся.

— Вот и славно, — произнес приподнимающийся из-за стола Симбирцев.

Шагнув нам навстречу, он протянул мне руку и представился:

— Эл Бэ. Леонид Борисович то есть. — Рука была мягкой и слегка влажной.

— Е Эм, — ответила я на рукопожатие. — Можно просто Женя.

Сидорчук удостоверился, что диалог начался, и незаметно выскользнул из кабинета.

— Так вы, значит, будете меня пасти, — Симбирцев придирчиво оглядел мою фигуру. — Наша служба безопасности чудит, по-моему. Хотя, как знать… Костюмчик вам уже подобрали?

— Забота о моем гардеробе — это очень трогательно, — улыбнулась я. — Но костюмчик я смогу подобрать себе и сама.