|
Федор Зоткин еще не успел уехать в дачный поселок, где была спрятана ожидавшая своей печальной кончины узница, чтобы окончательно решить «ее вопрос», и озадаченно наблюдал, как меняется выражение лица Кольки. Тот покраснел, побагровел даже, потом побелел, потом словно ожесточился и попытался что-то «вякнуть», но тут же замолчал, ибо ярость изливалась из телефонной трубки неостановимым бурным потоком. Зоткин не то чтобы испугался, нет. Он понял уже, что «рычит» Колькин начальник, который лично ему, Федору, был абсолютно до лампочки — ведомства разные, и подчинялся Зоткин, вместе с Фоминым разумеется, своему полковнику — начальнику областного управления уголовного розыска. Поэтому, если что опять не так, пусть Колька сам и отдувается. Какие-то, понимаешь, свои игры затевают, и сами же недовольны!..
Однако и ехать бы надо: Федор помнил свое задание, хоть и не лежала к нему душа. Но что делать, сам повязан уже по уши. Вовке-то попроще, он на даче не был, не досталась ему «сладкая девочка». Может, и к лучшему. Но все равно — не дело резать такую женщину, в другое время можно было бы хорошо еще с ней наиграться, запрета ведь нет… И он сделал жест Корнилину, что, мол, надоело слушать крики, и он поедет, пожалуй, пора уже. Но Колька резко махнул рукой и состроил страшную «рожу», которую ему и так не надо было напрягать: наградил Господь «видиком», страх Божий, а когда ухмыляется, так вообще… ну его на хрен… Зоткин так и не понял, о чем шла речь, потому что звонивший не давал Кольке произнести ни слова, и «разговор» закончил такой тирадой, что Федор только головой покачал: во дает! А Корнилин, бросив трубку городского телефона, — вот, наверное, восторг у тех, кто захотел бы их — подслушать! — смаху рухнул на стул и сжал виски руками. Действительно беда, что ли? Этого еще не хватало! Один Маркин — уже выше крыши! Так что же еще? Мельком уловив тревожное выражение во взгляде коллеги, следователь в отчаянье махнул рукой. Что-то он больно часто сегодня, мелькнуло у Зоткина. — Сучка сбежала, — мрачно проговорил Корнилин и с ожесточением плюнул на пол. — То есть, как? — не понял Федор. — Она же на… — Была «на…»! А эта… — Николай ожесточенно выругался, и из его тирады оперативник понял, что эти «жгучие эпитеты» имеют самое непосредственное отношение к хозяйке дачи, где проводился «эксперимент». — Примчалась, барыня, мать ее… и открыла подвал! Нам надо было? — Да ни хрена нам не надо было, — огрызнулся Зоткин. — И чего она, сама отпустила девку, что ли? А как? Та же — на цепи! — Какая цепь, твою мать?! Она уже освободилась и выла у двери. А эта дура и открыла, не спросив даже у своего козла, что там и зачем. Так знаешь, что дальше? — А ну? — Девка ей на голову ведро с дерьмом надела и убежала. Зоткин захохотал, но, увидев свирепый взгляд Корнилина, замолчал. — И чего теперь? — нет, он не мог делать серьезный вид. — Чего, чего?! — взвился Колька. — Приказано немедленно найти! Кровь из носа! Иначе… ну, ты сам знаешь… Там статьи серьезные… висят… — Так что теперь, пятки нам смазывать? — не унимался «веселый» оперативник. — Ты соображаешь, Федька, что несешь? Нам всем, особенно тебе да мне, СИЗО «светит»! Причем, тем же самым светом, который мы тому, второму, пообещали, помнишь, надеюсь? А этот козел… — Корнилин не называл имени того, кого он имел в виду, но Зоткин понял: речь о Муранове, — уже пообещал, что сделает все, чтоб мы с тобой на своей шкуре узнали, как оно там делается, понял? А ты мне тут… Расшибиться надо, а девку найти! — И как же ты собираешься «расшибаться»? — не принял страха коллеги Федор. |
