То ли он ничего не знал об изнасиловании, то ли умело делал вид, но короткая информация о том деле, прекращенном без всяких к тому оснований — при том, что были грубо сфальсифицированы показания свидетелей и результаты частного расследования журналистки, кстати, немедленно избитой до полусмерти неизвестными лицами у собственного подъезда, утеряны все, без исключения, вещественные доказательства, ну, и так далее, — очень насторожило Андрея Михайловича. Хотелось верить, что искренне. Но, определенно, его еще больше насторожило сообщение Турецкого о том, что, к счастью, заинтересованные лица сумели сохранить все дубликаты «утерянных документов». И с их помощью картина преступлений восстанавливается полностью, что в самое ближайшее время станет тяжкой неожиданностью для преступников.

Словом, у генерала, огорченно потиравшего ладонью лысину, пропал аппетит.

Потом уже Турецкий, «отчитываясь» перед Грязновым по телефону по поводу визита к Лаптеву, прямо спросил у него:

— Славка, чем ты его достал? Он был поначалу такой независимый, аж противно. Хотя мужик, вероятно, неплохой. А потом, когда я его кое с чем познакомил, как бы скукожился. Вроде старого лимона сделался. Даже жалко стало. Так в чем дело? Колись!

Отсмеявшись, Грязнов ответил:

— А я его маленько смутил новым потоком назначений. Ну, намекнул прозрачно, что процесс этот не сиюминутный, и сейчас наверху начнут приглядываться, скорее всего, к областным да губернским кадрам, от своих, столичных, мол, уже с души воротит. Короче, питерские пойдут, с Волги будут задействованы, сибиряки тоже — из тех, кто понадежней. А заодно, ну, как бы невзначай, и твоим расследованием поинтересовался. Это кто-то из молодых уверен, что все — просто, как дважды два, а наше поколение, Саня, ты знаешь, на мякине особо не проведешь. И мои, так сказать, «случайные интересы», как видишь, удобно легли на заранее унавоженную мною же почву.

— Это все прекрасно, но я хотел бы знать…

— Не торопи. А далее, предваряя твои новые длительные расспросы, сообщаю «во первых строках письма» следующее. Это из того, о чем он тебе сам не скажет. Так вот, на его нечеткий ответ, что у тебя, конечно, там что-то продвигается, но… ни шатко ни валко, а причинами лично он не интересовался, поскольку задействована исключительно прокуратура, я ему дал понять следующее, Саня.

— Ну-ка, интересно!

— А ты и слушай, не перебивай. Я ему сказал, что ситуация с Европейским Судом пока еще кое-кому в губернии, да и у нас тут, в центре, кажется пустяковой, если вообще не стоящей выеденного яйца. Но это, мол, большая политическая, я уж не говорю о дипломатии, ошибка. И заключается она в том, что этот самый Европейский Суд — очень влиятельная организация, которая рассматривает дело о грубейшем нарушении в России, а в частности, в такой-то, мать ее, губернии, всех существующих прав и свобод простого гражданина. К тому же милиционера, то есть представителя, сам знаешь, чего. И тем самым Россия, я повторил, грубо нарушившая ею же официально одобренную международную Конвенцию, подписывает против себя приговор, запрещающий ей вступление в европейские торговые и прочие организации, куда безуспешно пробивается все последние годы. Я не стал перечислять эти организации, предположив вслух, что они ему известны не хуже меня, хотя я — в Москве, а он — у себя в губернии. Одним словом, накатывает новый международный скандал. И выход у них только один: в срочном порядке завершить расследование и примерно наказать виновных. А другой вариант не просматривается, дело недаром на контроле у генерального прокурора. Это сделано по прямому указанию президента. Поди теперь, проверь.

— Напугал?

— Нет, я не ставил это целью. Но я уже знал от тебя о том, что ты «гостил» у губернатора, и тонко намекнул… — Грязнов раскатисто захохотал.