Солдаты арестовывают детей-бродяг и беспризорных на улицах, как говорят, по приказу самого вазама . Многие очень озлоблены этим, а самые бедные районы города сидят, как на вулкане, ожидая только искры, чтобы взорваться пламенем. Улицы Гвандиакана могут быть залиты кровью из-за этого.
– Я видел кровь и раньше, – сказал он мрачно и побежал по увешанному гобеленами коридору. – Панджар! Мне нужна моя лошадь и немедленно!
* * *
Наполовину проснувшись, Виндра потянулась на подушках, заметив лениво, что лампы уже зажжены и что становилось темно. Она внезапно нахмурилась. Кто-то покрыл ее тонким шелковым покрывалом. Она изумленно открыла рот и плотнее завернулась в покрывало, увидев приближающуюся к ней Чин-Коу. Кхитаянка держала в руках стопку разноцветного шелка.
– Я принесла вам одежду, – сказала Чин-Коу.
Виндра надела длинную рубашку через голову.
– А что заставило тебя подумать, что мне нужна одежда? – надменно и требовательно спросила она.
– Прошу прощения, – сказала Чин-Коу и встала, чтобы уйти. – Без сомнения, когда вы захотите одеться, вы сможете позвать своих слуг. Я оставляю вам шелковую рубашку, так как похоже, что вы именно это хотите сделать.
– Подожди! – Виндра, покраснев, схватила рубашку и нервно смяла мягкую материю. – Я не знала этого. Поскольку ты принесла мне одежду, ты вполне можешь оставить ее здесь.
Чин-Коу приподняла бровь.
– Вам совсем ни к чему говорить со мной таким тоном. Я очень хорошо знаю, чем вы занимались с ченг-ли , который зовет себя Патилом.
Виндра простонала, и краска смущения еще больше залила ее лицо. Через секунду дочь купца смягчилась.
– Я занималась тем же с ченг-ли , который зовет себя Хасаном. Теперь я знаю твой секрет, а ты знаешь мой. Ты боишься только позора, который будет известен твоим слугам. Плетка моего дяди наказывает гораздо больше и сильнее, чем просто стыд.
Виндра уставилась на кхитаянку, как будто увидела ее в первый раз. И не то что она совершенно не замечала раньше Чин-Коу, но она была племянницей торговца, а племянницы купцов конечно же не могли чувствовать так же, как женщина, в жилах которой течет кровь Кшатриев. Или она чувствовала то же самое?
– Ты любишь его? – спросила она. – Я имею в виду Хасана.
– Да, – сказала горячо Чин-Коу. – Хотя я не знаю, чувствует ли он такую же любовь ко мне. Ты любишь человека, которого зовут Патил?
Виндра отрицательно покачала головой.
– С таким же успехом можно любить и тигра. Но, – добавила она с лукавством, которого не смогла скрыть, – когда тигр занимается любовью с тобой – это очень приятная вещь.
– Хасан, – сказала серьезно Чин-Коу, – также очень сильный и пылкий.
Внезапно обе женщины захихикали, и вскоре их хихиканье перешло в веселый громкий смех.
– Спасибо за одежду, – сказала Виндра, когда они снова были в состоянии говорить. Отбросив в сторону покрывало, она поднялась с постели. Чин-Коу помогла ей одеться, хотя ока и не просила ее об этом, и, когда Виндра оделась, она сказала:
– Пойдем. Мы выпьем бокал вина и поговорим о мужчинах, тиграх и других странных животных.
Когда кхитаянка открыла рот, чтобы что-то сказать, дикий крик пронесся эхом по дворцу, перекрытый криками людей и звоном стали, ударяющейся о сталь. |