– Взаимно, – сказал Активист. – Если ты пришел только за этим, то вали отсюда к чертовой матери. Мне некогда.

– До чего же наглый козел, – пробормотал Одинаковый, обращаясь к невидимой аудитории. – Если бы не Кудрявый, я бы тебя пришил с огромным удовольствием.

Я бы даже крови твоей выпил, честное слово.

– Смотри не захлебнись, – предостерег его Активист, вынимая из кармана пистолет и демонстративно ставя его на предохранитель. – Лично я бы твою вонючую кровь пить не стал. С души воротит.

– Смотри-ка, пистолетик! – обрадовался Одинаковый. – Не выбросил, значит. Значит, жаба задавила. Жалко, значит, расставаться. Зря, Активист, зря. Деловые люди так не поступают.

– Не твое собачье дело, – отрезал Виктор, все еще держа пистолет в руке. – Это ты, что ли, деловой? Выкладывай, зачем пришел, и проваливай отсюда, а то на перевязку опоздаешь.

Лицо Одинакового вокруг пластыря приобрело угрожающий кирпично-красный оттенок, затем на красном фоне проступили зловещие белые пятна, разрослись, сливаясь и перемещаясь, и наконец лицо медленно приобрело нормальный оттенок.

– Обалдеть можно, – сказал Виктор. – Жалко, ты себя в зеркало не видел. Вылитый осьминог после встречи с атомной подводной лодкой.

Одинаковый еще немного помолчал, глубоко и трудно дыша носом, и Виктор понял, что лишь непререкаемый авторитет Кудрявого только что спас одному из них жизнь.

На всякий случай Активист решил больше не дразнить Одинакового – во всяком случае, пока. «И потом тоже, – мысленно приказал он себе. – Дразнить можно гусей или, скажем, хорошо привязанного цепного пса. А бешеную собаку, разгуливающую по улице, дразнить не надо. Ее надо прикончить, и чем скорее, тем лучше.»

– Вот, – обычным бесцветным голосом сказал Одинаковый, вынимая из внутреннего кармана пальто и бросая на стеклянную крышку журнального столика какую-то сложенную в несколько раз бумагу. – Это передал Кудрявый.

Виктор развернул бумагу, оказавшуюся планом Москвы, и некоторое время разглядывал две проведенные разноцветными фломастерами – красным и зеленым – ломаные линии, пересекавшие план. Вдоль красной линии было мелко выведено «Туда», вдоль зеленой – «Обратно». В точке, из которой расходились линии, красовался жирный красный крест. Он торчал в глубине Царицынского парка, недалеко от Верхнего пруда, в месте, где, насколько понимал Активист, брать было абсолютно нечего.

– Исчерпывающий план, – саркастически процедил он. – Скрупулезная проработка деталей, а главное, все понятно с первого взгляда. По красной дорожке туда, по зеленой обратно. Действительно, плевое дело. Даже компаса не надо. А на словах Кудрявый ничего не велел передать?

На изуродованном лице Одинакового мелькнула слабая тень улыбки.

– На словах Кудрявый велел ответить на твои вопросы, если они у тебя возникнут.

– Обязательно. Скажи, почему ты и твой Кудрявый такое жуткое дерьмо? – немедленно спросил Виктор.

Просто не смог удержаться.

Вопреки его ожиданиям, Одинаковый не полез в драку и даже не обиделся.

– Жизнь дерьмовая, – спокойно ответил он. – А чтобы вышибать монету, надо соответствовать ее требованиям.

– Однако, – протянул Активист. – Я и не знал, что ты у нас мыслитель. Оксфорд? Сорбонна?

– МГИМО, – невозмутимо ответил Одинаковый. – Диплом показать?

– Ха, – чувствуя, что теряет почву под ногами, сказал Виктор.