На противоположном конце провода воцарилось молчание. Виктор словно наяву увидел, как мать хмурит брови, пытаясь понять, что должен означать его вопрос, и с каждой секундой раздражаясь все сильнее, поскольку в ванной хлещет вода, с мыльных рук капает на пол, а ее непутевый сын развлекается игрой в шарады.

Он использовал паузу для того, чтобы сделать несколько жадных, торопливых затяжек. После ухода Одинакового он выкурил столько, что его уже подташнивало, но курить хотелось все равно – так, словно он не курил сутки.

Он курил и ждал ответа, настороженно глядя по сторонам сквозь грязное стекло телефонной будки.

– Что случилось? – снова спросила мать. Вопрос был тот же, что и вначале, но тон изменился: теперь в ее голосе звучала настоящая тревога – Это очень долго объяснять, – сказал он. – Тем более по телефону. Я все объясню при встрече. Соберите вещи – только самое необходимое – и ждите меня. Я увезу вас в безопасное место.

Мать молчала. Виктор знал, что она ответит, но надеялся, что сумеет ее переубедить.

– Послушай, – быстро заговорил он в трубку, – да, ты права, я влип. Ты все время права, ты всегда права, а я кругом не прав, но сейчас, просто в виде исключения, сделай так, как я прошу. Послушай меня хотя бы один раз в жизни. Поверь, от этого многое зависит. Я…

– Прекрати истерику, – спокойно сказала она, – и послушай меня. Я никуда не собираюсь бежать и ни от кого не собираюсь прятаться. Я уже слишком стара для того, чтобы отсиживаться по норам в компании уголовников. Как там это у вас называется – малина? Или хавира?..

– Ото, – устало сказал Виктор, – вот это эрудиция.

Но никто не собирается прятать тебя по малинам и хавирам, тем более что я не знаю ни одной. Вы просто поживете в деревне, подышите свежим воздухом и попоете «Там вдали, за рекой» не вокруг газовой плиты, а вокруг настоящей печки, с настоящим живым огнем…

Мать снова помолчала, и Активист был благодарен ей за это: молчание означало работу мысли, а вовсе не поиск контраргументов. С контраргументами у нее всегда был полный порядок, на любой случай жизни в ее арсенале хранилась подходящая ядовитая колючка, и колючки эти она обычно пускала в ход, совершенно не задумываясь, стремясь лишь к одному – посрамить оппонента и оставить за собой последнее слово, не переходя при этом на крик.

– Приезжай, – сказала она. – Это надо обсудить.

– Я не могу приехать, – устало ответил он.

– Все настолько серьезно?

– Все гораздо серьезнее. Гораздо.

– Где ты?

Виктор объяснил, где его найти, пользуясь намеками и определениями, которых не смог бы понять никто, кроме членов его семьи.

– И постарайся не привести за собой «хвост», – закончил он.

– Конспияция, батенька? – спросила она почти весело. Виктор даже вздрогнул. Он никак не ожидал, что в такой ситуации мать станет шутить – не пилить его, не объяснять ему, как низко он пал, не напоминать о том, что она его предупреждала, а именно шутить, причем шутить вот так – пародируя своего мумифицированного кумира.

Он вышел из телефонной будки, прикуривая новую сигарету. Он волновался, и спички все время ломались. Это напомнило ему, что он забыл купить жидкость для своей зажигалки. Активист пожал плечами – ладно, успеется. В коробке, которым ссудил его сосед сверху, спичек было еще больше половины, вот только ветер мешал – оказалось, что, разбалованный благами цивилизации, он совершенно разучился прикуривать на ветру. Сдохшая «зиппо» лежала в кармане, и он на всякий случай откинул крышку и повращал колесико, высекая искру, – бесполезно.