|
И, вот, ушла оттуда служанка-японка. Хозяин поместил объявление, что ищет в ресторан японку-служанку. Галя и явилась. Чистосердечно – очень была она милый и хороший человечек – объявляет хозяину: «Конечно, я не японка, я русская, но, как видите, могу сойти за японку». Она даже для такого случая и слова какие-то японские выучила. Хозяину понравилась ее честная откровенность, и он взял ее в ресторан. Надела Галя кимоно, повязалась широким поясом «оби», сделала прическу с гребнем, постукивает деревянными башмачками, приседает, улыбается, – ну, совсем и правда – японка! Посещавшие ресторан японцы ее всерьез за японку принимали… И повадился туда ходить один швед. Ясно: для Гали-японки ходит. Влюбился в нее. Догадался, что она не японка, объяснился в чистую, и увез Галю-японку в Швецию и там женился на ней. Богатый, говорят, человек. Не всякой такое счастье…
– Ну, какое же это счастье?.. На чужой земле?.. – Да если своей-то нет… Вышла же я за Отто… Не жалуюсь. Счастливо живем… – Да, конечно… Но времена-то были другие. Ты была дочерью богатого мехопромышленника. А Лиза?.. По паспорту – дочь генерала, на деле – дочь рабочего с французского завода… Пролетария… – В том-то и дело. Во Франции, у тебя, попадет Лиза в русское, свое общество, может быть, и найдет счастье. – Я так и думал, когда решился на такой шаг. Да и мне будет радость, скрасит она мои последние, может быть, дни…
V
Лиза принесла альбомы. В них были наброски карандашом, иногда пером, кое-где тронутые акварелью. Барышни в вечерних костюмах, девочки в платьях учениц, с короткими светлыми косичками, с голыми ножками, с книжками в руках, девушки в коротких юбках, с цветами в волосах, с гитарой в руке, юноши и мальчики в легких трусиках и башмаках, голые руки и ноги, обнаженная до живота грудь . Сцены на лодке, на пляже, игра в футбол, – все верно схвачено, верно нарисовано, полно жизни и движения. – Ты это срисовывала с чего-нибудь? – Нет… С натуры… На листе плотной бумаги – голый юноша-атлет. Высоко поднята гордая голова, хорошо посажена на крепкую шею, тело загорело молодым загаром, руки мускулисты, стройные ноги, и только на бедрах очень короткие трусики. Юноша стоит на песке, опершись на весло… – Это кто же?.. – Так… Товарищ один. Вместе учились… Лиза пунцово, до слез, покраснела. Бурым стало лицо ее отца. Он затянулся папиросой, выпустил дым, закутался им, чтобы скрыть смущение, закрыл альбом и передал его Лизе: – Да-а… У тебя, однако, немалый талант, Лиза. Тебе, может быть, этим и заниматься бы надо, а не философией… Почему ты, собственно, избрала этот предмет? – Так… У нас был один профессор… Он умер теперь… Очень умный человек. Замечательный ученый… Ну, вот… К счастью для Лизы, в это время пришел дядя Отто. Надо было идти завтракать. Дядя Отто всегда куда-то торопился. Дядя Отто ни слова не говорил по-русски, знание же у отца Лизы по немецкому языку было такое, как знание русского у дяди Отто… Говорить по-русски при Отто Карловиче стеснялись. Разговор шел урывками, через переводчика. Дядя Отто постоянно называл Акантова: «general», или «exellenz», и при этом все поглядывал на его огрубелые, с несмываемою машинною грязью, руки, и это еще более вносило холод в разговор и стесняло всех. За завтраком установили программу, как занимать приезжего гостя. – Днем поезжайте с Лизой посмотреть наш Зоологический сад и Аквариум. Такого Аквариума нигде в мире нет, а на вечер я достал для вас и для Лизы билеты на концерт хора Донских казаков Жарова. |
