– Вот, дочка. Тебе станет лучше. – Она озабоченно оглядела Надин. – Ты выглядишь очень бледной. Ты вообще спала в эту ночь?

– Не очень хорошо, – отозвалась Надин. – Может быть, погода виновата. У меня всегда проблемы, когда лето переходит в зиму. Не лучший период для меня.

– А сегодня особенно мерзко, – заметила Мария. Она была в халате – Надин застала ее еще в постели. – Но с Анри ведь всё в порядке?

– Как всегда, скучно.

– Видишь ли, после пятнадцати лет… уже никакие отношения не бывают волнующими.

Мария тоже села за стол и налила себе и дочери кофе. Неумытая и непричесанная, она выглядела не на свои пятьдесят лет, а на пятьдесят пять. Вокруг глаз ее лицо было сильно припухшим, но Надин знала, что мать никогда не прикасалась к алкоголю и что ее обвисшие веки и пухлые мешки под глазами появились не от подобных излишеств. Скорее всего, она просто снова плакала – часами. В один прекрасный день она выплачет все глаза.

– Мама, – сказала Надин, – почему ты, в конце концов, не уйдешь из этого дома?

– Мы так часто говорили об этом… Я уже больше – тридцати лет живу здесь. Зачем мне сейчас что-то менять?

– Потому что в твои пятьдесят лет ты еще нестарая женщина, чтобы хоронить себя в такой глуши. Ты могла бы еще так много успеть в своей жизни!

Мария провела растопыренными пальцами левой руки по волосам. Ее коротко остриженные, почти черные кудри торчали вверх, как метелки.

– Да посмотри на меня! – отмахнулась она. – Что бы я еще могла успеть в своей жизни?

На самом деле она все еще была привлекательной женщиной, и это не могли скрыть даже ее неряшливый вид и опухшие глаза. Надин знала, что ее мать, дочь винодела из Кассиса, когда-то слыла одной из самых прекрасных девушек в этой местности, и слыла по праву, что подтверждали фотографии. Она была чувственной, жизнерадостной, энергичной и невероятно красивой. Неудивительно, что такой же чувственный и всеми обожаемый Мишель Иснар влюбился в нее и сделал ей ребенка, когда ей еще не было семнадцати. После бурных настояний отца Марии эти двое поженились, а затем им пришлось подыскать для себя и их дочери пристанище.

Надин никогда не смогла простить своему отцу, что в то время он внезапно зациклился на этой романтической древней развалине в уединенном месте. Мария всегда рассказывала, что одно время он только и мечтал о большом участке земли, о козах и курах, и о большом доме, который дышал бы шармом давно прошедших времен…

Так они и попали в развалину в Ле-Боссе, и Мишель объявил, что внутреннюю отделку дома он возьмет на себя и создаст внутри уютный домашний очаг. По большей части все это так и осталось одними лишь намерениями. Иснара никогда не привлекала физическая работа. Он стал еще более интенсивно, чем когда-либо, заниматься своим маленьким антикварным магазинчиком в Тулоне: отсутствовал весь день, а затем еще и полночи, и лишь спустя годы Надин поняла, что в эти поздние часы отец посвящал себя преимущественно юным туристкам и проводил время в кабачках, на дискотеках и в чужих постелях. В то время Мария и начала рыдать по ночам в подушку, впитывающую ее слезы, и с тех пор, в общем-то, уже никогда не прекращала это занятие. Она тащила на себе необъятно большой сад, кур и коз, о которых так сильно мечтал Мишель, и маленькую девочку, из-за которой уже в двадцать лет прочно застряла в несчастном браке и начала выглядеть удрученной горем.

В их доме не было водопровода и электричества, а окна невозможно было закрыть плотно, без щелей. Мишель начал было строить ванную комнату, но эта работа на полпути надоела ему, и теперь на стенах этой комнаты были приклеены несколько кафельных плиток, а глиняный пол был наполовину уложен плиткой.