Евгений уже догадался, конечно, что все дело в ее машине, далеко уже не первой свежести «девятке», которую вчера вечером он лично отогнал на станцию техобслуживания и которую клятвенно обещали починить сегодня к обеду. Поломка была не слишком серьезной – забарахлил карбюратор. По-хорошему, работы было часа на два. Или на три в самом крайнем случае.

– Что, не успели отремонтировать твой карбюратор?

– Не мой карбюратор, а карбюратор моей машины, – с грустной усмешкой поправила Яна. – И я понятия не имею, успели или не успели они его отремонтировать. У них здесь закрыто.

– Вот черти, – беззлобно выругался Евгений. – А ты им звонила?

– Да незачем им звонить. У них там милиции полным-полно вокруг станции. Оцепили, никого не пускают. Не знаю, что случилось… Да и какая разница. Придется теперь, хочешь не хочешь, ехать домой на маршрутном такси. Или на автобусе.

– Лучше все же на маршрутном такси, чем на автобусе. В автобусах толкучка и кошельки всегда вытаскивают. А вообще, хочешь, я за тобой приеду?

– Да брось, – отмахнулась Яна. – Сама доберусь. Здесь ехать-то всего минут двадцать.

– Тогда я тебя встречу. На остановке.

– Смешной ты. Неужели думаешь, я сама от остановки до дома не дойду?

– И не спорь! Пусть я смешной, но на улице, между прочим, уже темно. И я тебе не позволю ходить одной по темной улице. Даже от остановки до дома.

Она тихонько засмеялась в трубку, так, как смеялась всегда, когда хотела его отругать, а вместо этого целовала.

– Ладно, – согласилась она. – Позвоню. Если ты считаешь, что по дороге от остановки до дома меня будет ждать целая банда вооруженных грабителей, вдвоем с ними будет бороться веселее, правда?

– Правда, – успокоившись, согласился Евгений. – Намного веселее.

Она снова тихо засмеялась и отключилась.

Евгений постоял еще несколько секунд возле телефонной базы, раздумывая, как бы теперь получше все устроить. Первоначально планировалось, что он спрячется на кухне, едва услышав, как поворачивается в замке ключ. И появится только в тот момент, когда Янка, включив свет в гостиной, ахнет и уже начнет потихоньку ругаться. Подойдет сзади, обнимет ее за плечи, и…

Теперь в первоначальный план пришлось внести некоторые коррективы.

Впрочем, от этого суть не менялась.

На улице по-прежнему шел дождь, противный и колючий. Ветер срывал с деревьев мокрые желто-коричневые листья, которые в темноте ноябрьского вечера казались растерянными крошечными птицами, потерявшими ориентир в полете. В сточных трубах бурлила вода, свет фонарей отражался мутными бликами в глубоких и мутных лужах. На душе почему-то стало тоскливо.

Это был его самый нелюбимый месяц, ноябрь.

И дело было даже не в погоде. Просто ноябрь всегда получался какой-то невезучий. Почти каждый год именно в этом месяце случалась какая-нибудь неприятность, и со временем Евгений уже научился ждать неприятностей от ноября, принимая их как неизбежность. Как будто судьбе угодно было именно этот месяц выбрать в качестве «расчетного»: в какой-нибудь неприметный серый денек она тихонько приоткрывала дверь, слащаво улыбалась и говорила, противно растягивая слова: «Здравствуйте, уважаемый Шевцов Евгений Владимирович! А не пора ли нам с вами подбить ежегодный баланс? Что-то подсказывает мне, что баланс этот у нас не сойдется! Дебет и кредит в большом противоречии! А раз так, получите, уважаемый Евгений, как вас там дальше, свою порцию гадостей, чтоб жизнь не казалась вам розовой сахарной ватой! Уж извините, а если что не так, то можете жаловаться в небесную канцелярию! Только сразу предупреждаю: жалобу вашу, не читая, сразу же отправят в мусорную корзину.