Когда Марти повернула ручку замка, Сьюзен отступила за дверь, которая должна была оградить ее от вида пугающего внешнего мира. Внезапно она сказала с оттенком глубокой муки в голосе, словно решилась выдать ужасную тайну, которую хранила с таким трудом, она сказала:

— Он приходит сюда по ночам, когда я сплю.

Марти успела отворить дверь не больше чем на два дюйма, но, услышав эти слова, вновь закрыла ее, не снимая, правда, руки с замка.

— Что ты говоришь? Кто приходит по ночам, когда ты спишь?

Зелень глаз Сьюзен стала еще более ледяной, чем прежде; цвет становился ярче и прозрачнее под воздействием какого-то нового страха.

— Я хочу сказать — думаю, что это он. — Сьюзен уперлась взглядом в пол. На ее бледных щеках появился румянец. — У меня нет никаких доказательств, что это он, но кто еще это может быть, кроме Эрика?

— Так, значит, Эрик приходит сюда по ночам, когда ты спишь? — повторила Марти, отступив от двери.

— Он говорит, что не делает этого, но мне кажется, что он врет.

— У него есть ключ?

— Я не давала ему.

— И ведь ты же сменила замки.

— Да. Но он каким-то образом приходит.

— Через окна?

— По утрам… когда я замечаю, что он был здесь, я проверяю все окна, но они всегда заперты.

— Но откуда ты знаешь, что он бывает в доме? Я хотела сказать, что он здесь делает?

Вместо ответа Сьюзен пробормотала:

— Он приходит… крадется повсюду… крадется, все осматривает, будто какая-нибудь собака. — Она ощутимо содрогнулась всем телом.

Марти вовсе не испытывала к Эрику большой симпатии, но ей было очень трудно представить себе, как он ночью бесшумно карабкается по лестнице и проскальзывает через замочную скважину. С одной стороны, он не обладал достаточно развитым воображением для того, чтобы изобрести способ проникать в квартиру, не оставляя следов: он был советником по инвестициям с головой, полной чисел и фактов, но без малейшего вкуса к мистике. Кроме того, он знал, что у Сьюзен в тумбочке всегда лежал маленький пистолет, и он всегда испытывал глубочайшее отвращение к риску. Он был, вероятно, последним из людей, который пошел бы на то, чтобы попасть под выстрел, будучи принятым за грабителя, даже если бы в его мозгу и поселилось извращенное желание мучить свою жену.

— Ты замечаешь по утрам, что вещи стоят не на своих местах, — спросила Марти, — или еще какие-то следы?

Сьюзен не ответила.

— Ты никогда не замечала его присутствия в квартире? Никогда не просыпалась, когда он был здесь?

— Нет.

— Значит, по утрам появляются… улики?

— Улики, — эхом откликнулась Сьюзен, не добавив никаких подробностей к этому неопределенному выражению.

— Например, вещи передвинуты? Запах его одеколона? Еще что-нибудь этакое?

Все так же глядя в пол, Сьюзен покачала головой.

— Но что все-таки было на самом деле? — наступала Марти.

Ответа не последовало.

— Эй, Суз, ты не могла бы посмотреть на меня?

Когда Сьюзен подняла лицо, оно было покрыто ярким румянцем, как будто не от простого смущения, а от настоящего глубокого стыда.

— Суз, ты что-то недоговариваешь мне?

— Ничего. Я просто… наверно, это паранойя, мне кажется.

— У тебя есть  что-то такое, о чем ты не говоришь. Почему ты вдруг начинаешь о чем-то говорить, а потом старательно скрываешь от меня?

Сьюзен обхватила себя руками, ее затрясло.

— Мне казалось, что я была готова говорить об этом, а оказалось, что нет. Я уже почти… вот-вот у меня в мыслях кое-что сложится.

— Эрик, рыскающий здесь в ночи, — это чертовски таинственная история.