Надо сказать, что пост, где все это происходило, хотя и не маленький, стоял в стороне от железной дороги и довольно много терял из-за этого. В нем не было ни общественных садов, ни оркестров, ни других увеселений, о которых стоило бы говорить, а до Лахора, где устраивались танцы, был чуть ли не день езды. Не избалованные развлечениями, мы благодарили судьбу и за малое.

В начале мая, незадолго до отъезда дам в горы, когда стояла гнетущая жара и в посту оставалось не больше двадцати человек, Самарез пригласил нас на пикник при луне у старой гробницы возле высохшего русла реки, в шести милях от поста. Пикник был устроен по образцу Ноева ковчега. Всего собралось шесть пар, включая маменек, сопровождавших девиц, и пары из-за пыли должны были ехать на расстоянии четверти мили одна от другой. Ночные пикники лучше всего устраивать в конце сезона, перед тем как девицы уезжают в горы. Они способствуют взаимопониманию и должны были бы поощряться маменьками, особенно теми, чьим дочкам амазонки к лицу. Я знаю один случай... Но это уже совсем другая история... Пикник наш мы называли между собой "пробки в потолок", так как все ждали, что Самарез сделает наконец предложение старшей мисс Копли, а кроме его романа, был и еще один, и мы надеялись, что он тоже придет к счастливой развязке. Атмосфера нашего "света" была сильно наэлектризована, ее необходимо было разрядить.

Мы встретились на плацу в десять. Было невыносимо жарко, и хотя лошади шли шагом, шерсть их потемнела от пота. Но все-таки это лучше, чем томиться в наших темных домах. Когда мы наконец тронулись при полной луне, кавалькада состояла из четырех пар, трио и меня. Самарез ехал между двумя мисс Копли, я тащился в хвосте процессии, раздумывая о том, с которой из двух он поедет обратно. Все казались довольными и счастливыми, но каждый чувствовал - что-то должно произойти. Двигались мы не спеша и когда добрались наконец до старой гробницы у разрушенного водоема в запустелом саду, где мы собирались устроить привал, время подошло к полуночи.

Я замыкал кавалькаду и, перед тем как въехать в сад, заметил в северной части небосклона прозрачные серовато-коричневые облачка. Но вряд ли кто-нибудь сказал бы мне спасибо, если бы я испортил так хорошо начавшийся пикник... И песчаная буря в конце концов не так уж страшна.

Мы спешились у водоема. Кто-то захватил с собой банджо - самый сентиментальный инструмент, какой я только знаю, - и трое или четверо из нас спели. Не смейтесь над нами. В таких забытых богом постах, как наш, право же, не слишком много развлечений. Затем, расположившись под деревьями, мы принялись болтать, все вместе или парочками, а сожженные солнцем розы роняли на нас лепестки. Наконец был готов ужин. Превосходный ужин, такой холодный, такой замороженный! Лучшего и представить было нельзя, и мы не спешили его окончить.

Я уже давно чувствовал, что воздух становится все жарче, однако никто, казалось, этого не замечал; но вот скрылась луна, и жгучий ветер начал стегать апельсиновые деревья с шумом, похожим на шум прибоя. Не успели мы опомниться, как на нас обрушилась песчаная буря, а мы очутились в ревущем водовороте тьмы. Остатки ужина вместе со скатертью были сброшены ветром в водоем. Мы не решились оставаться возле старой гробницы, опасаясь, как бы она не рухнула, и ощупью перебрались к апельсиновым деревьям, где были привязаны лошади, чтобы там переждать бурю. Тьма сгустилась еще больше, нельзя было разглядеть даже собственную руку. Воздух был насыщен пылью и песком, поднятыми с пересохшего русла; песок сыпался в карманы, в сапоги, струился по спинам, забирался в усы и брови. Это была одна из самых сильных песчаных бурь в том году. Мы сгрудились возле дрожащих лошадей; над головой скороговоркой перекликался гром, кругом хлестали молнии, словно струи воды из распахнутых створок шлюза. Прямой опасности для нас, конечно, не было, разве только лошади могли сорваться с привязи. Я встал спиной к ветру, прижав руки ко рту, и слушал, как ветви деревьев бьются друг о друга.