Капитан позвонил дежурному отделения и попросил уточнить адрес Виталия Вербицкого. Железо надо ковать, пока горячо. Часы на городской площади отзвонили четыре. Желательно перехватить режиссера до вечернего спектакля, на который соберется вся передовая общественность города и произойдет великий обмен информацией.

Через двадцать минут адрес был у капитана в кармане. Улица Космонавтов, двенадцать, квартира семь. Почти в центре.

Он поднялся на второй этаж неохраняемого нечистого подъезда и нажал на кнопку звонка. Дверь седьмой квартиры поражала воображение хлипкостью и обшарпанностью. Ее, видимо, неоднократно выбивали из гнезда и затем снова водворяли на место. Из четырех разнокалиберных замков работал, как заподозрил капитан, в лучшем случае один. Никто не спешил открывать ему. Похоже, Вербицкого не было дома. На настойчивые звонки капитана выглянула соседка с написанным недоброжелательным любопытством на лице. Она окинула капитана диковатым взглядом. Правый глаз ее изрядно косил.

Федор был в цивильном платье, и тетка рявкнула самым хамским образом:

– Кого надо?

– Вербицкого, – ответил капитан.

– Никого нету, – сказала она, – пропади они все пропадом! Уже с неделю в Дымарях, там у них лагерь.

– У кого лагерь? – не понял Алексеев.

– У гоп-компании! Третий день. Живем как люди. Уже неделю нос не кажут.

– Вербицкого нет дома три дня?

– Ну! А вы кто будете? Что-то я вас не припоминаю! – Тетка подозрительно уставилась на Алексеева. Потертые джинсы и синяя футболка капитана не внушали ей доверия.

– А где в Дымарях? – спросил Федор, проигнорировав вопрос.

– Развалюха на берегу. Их, паразитов, все село знает. У меня кума оттудова. Голяком загорают, бесстыдники, лакают самогонку как собаки и песни орут всю ночь. Костры жгут на берегу. Местные мужики хотели им мозги вправить, а теперь неразлейвода. Кума говорит, в доме культуры представление будет.

– И что, все живут в одном доме?

– Не все, сам и еще два артиста. Малы́е. Остальные кто где. У них в кармане вошь на аркане, а в селе все ж и молоко дешевле, и рыбу ловят, и сараи с огородами грабят.

– Зачем? – удивился Федор.

– Инвентарь какой-никакой, яйца… опять-таки, – туманно ответила тетка.

Перегнувшись через перила, она следила за тем, как капитан сбегал по лестнице вниз.

В информации соседки был ряд неточностей. Еще на первом курсе Федор Алексеев пришел к выводу, что практически любое заявление любого человека носит расплывчато-условный характер. И понять его можно далеко не однозначно. В одни и те же слова разными людьми вкладывается разный смысл. Например, непонятно, «с неделю» артисты в Дымарях или всего три дня. Или «малы́е»? Почему «малы́е»? Имеется в виду размер или социальная значимость? Непонятно также про инвентарь. Про яйца, кажется, ясно, – видимо, куры несут яйца в сарае, а артисты их крадут. А огороды?

«Что можно украсть на огороде в июне? – задумался Федор. Своей дачи у него не имелось, а в деревне он бывал всего несколько раз, еще в годы студенчества, всякий раз осенью, на картошке. – Зелень? Укроп? Петрушку? Уха! – вдруг осенило его. – Какая уха без укропа и петрушки!»

Федор даже сглотнул, представив себе тарелку дымящейся наваристой ухи, остро пахнущей укропом и лавровым листом, и краюху черного хлеба. И большое блюдо жареных карасей. И запотевшую кружку пива. В холодильнике у него лежали пельмени, колбаса и кусок вологодского сыра, который давно пора выбросить.