— Сейчас будет вальс, дамы и господа, — объявил он. — Вы все знаете шаги?

Они все знали. Но девушки не думали, что будут танцевать его публично в ближайшее время, во всяком случае, до тех пор, пока не прибудут на свой первый официальный бал в Лондоне, а патронессы Олмака не дадут им своего разрешения. Прошелестел гул взволнованных голосов.

Джейн тоже знала шаги вальса. Она с внутренней дрожью вспомнила, как с учителем танцев демонстрировала их девочкам в школе, ощущая слишком горячие и потные руки партнера и его попытки подстроить так, чтобы она натыкалась на него. Но все же, это был замечательный танец. Чудесный романтически танец, где партнеры были лицом друг к другу, а их руки соприкасались.

— Джейн? — внезапно он оказался перед ней, изящно кланяясь, как будто она была какой-то герцогиней, и протягивал ей руку. — Не окажете ли мне честь?

— Я? — глупо переспросила она, прижимая свою руку к груди.

Он улыбнулся ей, и внезапно у нее появилась странная слабость в коленях и чувство, как будто из комнаты пропала половина воздуха.

— Спасибо, — наконец сказала она, протягивая ему руку.

Он посмотрел вниз, на Веронику.

— Ты не будешь возражать, если я на несколько минут заберу у тебя мисс Джейн? — спросил он. — Посмотришь, как мы танцуем?

В ответ Вероника зевнула.

Джейн мечтала о счастье, романтике, удовольствии. Но никогда, до тех пор, пока не закончился этот десятиминутный танец, она и не представляла, на что может быть похоже слияние этих трех желаний. Это было почти мукой. Она танцевала — он был замечательным партнером — так, что едва касалась пола ногами. Она танцевала и совершенно не задумывалась о шагах. Она танцевала и не сознавала, что в комнате находится кто-то еще, кроме них двоих и музыки. Она была слишком счастлива. Что не сообразила даже пожелать, чтобы время остановилось, и она осталась навсегда в этом мгновении — вальсе с человеком, в которого она так по-глупому влюбилась.

Сказать, что это были самые счастливые десять минут в ее жизни, значит преуменьшить до невероятности и сделать слова бессмысленными.

— Спасибо, — сказала она, пытаясь напускной прохладцей в голосе не выдать, что для нее это значило. — Думаю, что мне нужно пойти укладывать Веронику спать, милорд. Она очень устала.

— Да, — согласился он, посмотрев на свою дочь. — Тогда поднимайтесь в ее комнату. Я приду минут через десять, чтобы пожелать ей доброй ночи.

Таким образом, волшебство ушло, и день почти закончился. Она взяла ребенка на руки и отнесла в детскую, где быстро раздела и вымыла ее, а потом помогла одеть длинную ночную рубашку, и поплотнее укрыла одеялом ее и куклу.

— Доброй ночи, моя хорошая, — сказала она, нежно поглаживая шелковистые локоны малышки. — Это ведь было счастливое Рождество?

Вероника кинула, не открывая глаз и не произнеся ни звука. В сердце Джейн закралась тревога. Две слезинки выкатились из-под крепко сжатых век девочки и скатились по щекам.

Джейн инстинктивно повернулась к двери. Он стоял там, как и каждый прошедший вечер. Он взглянул ей в лицо, а затем пристально посмотрел на дочку. Джейн поняла, что он заметил ее слезы. Его лицо побледнело, он быстро пересек комнату и подошел к кровати.

Он не знал, что делать. Она казалась такой счастливой в течение всего дня. Смеялась и развлекалась. Что случилось, что расстроило ее? И как он сможет ей помочь, если понятия не имеет, в чем дело?

— Вероника? — обратился он к ней и кончиками пальцев погладил ее по щеке. — Что случилось?

Она не открывала глаз, и некоторое время не отвечала.