|
23 августа в Ферраре вспыхнули панические настроения: Санудо написал, что Лукреция приготовила экипажи, чтобы ехать вместе с детьми в Милан, но горожане поднялись как один и сказали, что если она уедет, они тоже покинут город, и потому она осталась. В тот день Лукреция отвечала за Феррару, ибо Альфонсо с Ипполито находились в лагере, и, несмотря на доклад Санудо об охватившей город панике, головы не потеряла, а проинформировала Альфонсо обо всем, что она делает для облегчения положения. Она также послала шпиона в Венецию, чтобы выяснить, в самом ли деле венецианцы готовят войска и, если готовят, то какие именно. Она также напомнила ему, среди прочих вопросов, «о деле маркиза [Гонзага}, о котором Вы говорили перед отъездом». Вряд ли можно считать совпадением, что в тот же день она велела Строцци написать письмо Гонзага и поведать ему о чувствах герцогини: «…любовь и доверие, которые она питает к Вашему Сиятельству, таковы, что она надеется на Вас более, чем на какого-либо еще человека на всем белом свете. Она умоляет Вас не оставлять ее в это страшное время и проявить братскую любовь, с которой Ваше Сиятельство к ней относится». И как если бы всего этого было недостаточно, Строцци привел дословно то, что она ему сказала: «Герцогиня сказала мне: “Лоренцо, если бы не стало у меня надежды, с которой смотрю я на господина маркиза, веря, что в беде он придет на помощь и защитит меня, то я умерла бы от горя…”» За этими излияниями скрывалась и некоторая практичность: кроме военных и дипломатических талантов ее мужа и деверя, власть ее над чувствами Франческо была самой эффективной гарантией безопасности Феррары, которую Гонзага — как офицер Юлия — должен был захватить. Как мы уже убедились, между братьями Эсте и Гонзага была взаимная неприязнь. Что касается разговора о Франческо, который, как сказала Лукреция, произошел у нее с мужем накануне его отъезда, похоже, Альфонсо согласился, что жена будет посредницей между ними. Насколько дружественным будет это посредничество, Альфонсо, без сомнения, не догадывался.
Двадцать первое августа стало решающим днем. Кроме двух писем, посланных Альфонсо, и одного — к Гонзага, написала она и третье, вложив в него письмо, содержавшее важную новость, которую она получила от некого Абрама Фаса, еврейского агента в Парме. У Эсте была репутация защитников евреев. В течение XV столетия еврейское население Феррары значительно выросло: евреям — как общине — была разрешена автономия, позволено было жить там, где они хотели, хотя на деле они предпочитали селиться кучно, в районе, известном как La Zuecca. Никакого гетто в Ферраре не было, и никакая стена не отделяла их от христиан. Деятельность их не была ограничена ростовщичеством: занимались они и мелкой торговлей, и ремеслом. От дополнительных налогов, которых требовали папские легаты, они были освобождены, но в 1505 году, подтвердив их привилегии, Альфонсо заявил, что им следует разделить тяжелое бремя налогов, которое несли на себе остальные горожане. Еврейское население быстро выросло, когда евреев при Фердинанде и Изабелле изгнали из Испании и Португалии: 20 ноября 1492 года беглецы получили свои паспорта от Эрколе, и 1 февраля 1493 года заключено было соглашение, в соответствии с которым им предоставлялись те же права, что и прочим гражданам. Им разрешили выбрать себе любой вид деятельности, наряду с христианами заниматься медициной, работать в аптеках. К концу столетия в Ферраре проживало около пяти тысяч евреев, и в их общине появились новые образованные люди с международными связями. Они доставляли шелк и шерсть, привозили индийский жемчуг. Испанские и португальские евреи привезли с собой высокое ювелирное искусство — они работали с золотом и серебром; замечательно вышивали. Евреев — ортодоксальных и обращенных — тепло принимали при дворе, например одна из придворных дам Лукреции — Виол анта — была еврейкой. Альфонсо часто играл в карты с приятелем-евреем. |
