А если кролики прибегут в огород, надо положить там обрезки шланга, пусть думают, что это змеи, которых… я уже отпугнула с помощью антимоля. А иначе придет папа и застрелит их из своего ружья. А потом ей придется есть этих кроликов на ужин, хотя тошно будет при воспоминании, как они забавно шевелили длинными ушами. Однако придется есть то, что бог послал, или расплачиваться за отказ. Тошнота все же лучше битья…

«Нет, не надо об этом думать», — приказала она себе и заворочалась на жестком полу. Больше никто не заставит ее есть то, чего она не хочет, никогда в жизни. И никто не замахнется на нее ремнем или пустит в ход кулаки.

Теперь она хозяйка в доме.

Ей снилось, что она сидит у потрескивающего, дымного костерка и поджаривает сахарный тростник до черноты. Она любила грызть его, обугленный снаружи и белый внутри. Выхватив его из огня, она подула, чтобы погасить пламя, и облизнула нёбо. Сначала обожжет, но затем рот наполнит восхитительная карамельная сладость.

— Как будто ешь уголь, — сказала Хоуп, поворачивая на огне кусок тростника, пока он не покрылся золотистыми пузырьками. — Так ведь гораздо вкуснее.

— А мне нравится, как я это делаю. — И Тори насадила еще кусок тростника на ветку и сунула его в огонь.

— Ты как Лайла, которая говорит: «Каждому свое, — сказала леди, — и поцеловала корову».

Хоуп, улыбаясь, деликатно полизывала свой кусок.

— Я рада, что ты вернулась, Тори.

— Я всегда этого хотела, но, наверное, боялась. Думаю, что и сейчас боюсь.

— Но ты же здесь. Ты приехала, и мы снова вместе.

— Но я не пришла в ту ночь. — И Тори отвернулась от костра, чтобы взглянуть в глаза детства.

— Наверное, тебе это было не суждено.

— Но ведь я обещала прийти. В десять тридцать. Но я не пришла. Я даже не пыталась.

— Попытайся теперь, потому что были и другие. И будут еще, пока ты не положишь этому конец.

На Тори вдруг навалилась страшная тяжесть, заставившая напрячься изо всех сил.

— Почему ты говоришь «будут еще»?

— Будут такие, как я. Точно такие.

И серьезные синие глаза стали как два бездонных колодца. Они смотрели сквозь пелену дыма прямо в глаза Тори.

— Ты должна исполнить то, что тебе предназначено, Тори. Ты должна вести себя осторожно и ловко, Виктория Боден, девочка-шпион.

— Хоуп, я уже не девочка, — возразила Тори.

— Вот почему пришло время.

Огонь ярко вспыхнул, и в синих глазах заплясали искры.

— Ты должна положить этому конец.

— Как?

Но Хоуп, покачав головой, прошептала:

— Что-то в темноте…

Тори распахнула глаза. Сердце гулко стучало в груди, а во рту стоял привкус жженого сахара.

«Что-то в темноте…» В ушах отдавался голос Хоуп и шорох, словно ветер пошевелил листья на деревьях, прямо под окном. И она увидела, как кто-то вступил на лунную дорожку. Ребенок, которым она оставалась все это время, жаждал свернуться в комочек, сделаться невидимкой. Она была одна и совершенно беззащитна. Тот, кто снаружи, сейчас за ней следит. И ждет. Она чувствовала это даже сквозь страх. Тори попыталась взять себя в руки, опомниться, но ее охватил ужас. И не только ее. «Они тоже боятся, — поняла она.