— Серьезно? — спросил я. — Даже если это «магнум» сорок четвертого калибра?

— Несомненно.

— А какую самую крупную цель вы поразили огненным шаром?

— Думаю, это был тигр, — сказал Найтингейл.

— Гринпис вас бы не похвалил, — усмехнулся я, — это же исчезающий вид.

— Нет, это был другой тигр, — пояснил наставник. — «Панцеркампфваген зехс аусф Е».

Я ошеломленно вытаращил на него глаза.

— Вы подбили «Тигр» огненным шаром?!

— Строго говоря, два, — сказал Найтингейл. — Должен признать, что на первый ушло три шара — один, чтобы обездвижить гусеницы, один для смотровой щели и один для командирского люка. Качественно подбил, что и говорить.

— А второй?

— С ним у меня не было времени на особые изыски, поэтому я просто фронтальным ударом послал шар туда, где башня соединяется с корпусом. В этом танке, очевидно, везли боеприпасы, потому что он взлетел на воздух, словно целая фабрика пиротехники. Башню оторвало начисто.

— Это произошло в Эттерсберге, да?

— Это был последний бой в Эттерсберге, — помрачнел Найтингейл. — Мы уже отходили, как вдруг из лесополосы появился взвод «Тигров». Мы не знали, что у немцев осталось что-то помимо тылового эшелона, и им удалось застать нас врасплох. Я был в арьергарде и должен был их остановить.

— Вам повезло, — пробормотал я. Но мозг мой безуспешно пытался усвоить тот факт, что огненные шары Найтингейла пробивали броневую сталь толщиной в несколько дюймов. А мои с грехом пополам ломают картонные мишени.

— Никакого везения, — отрезал Найтингейл. — Только упорные тренировки.

Наша тренировка продлилась до ланча — а после него меня ожидала весьма увлекательная работа с документами. Среди них был один особенно длинный протокол, в котором я должен был объяснить, как ухитрился потерять дорогостоящий пистолет-электрошокер Х26 и что сделал с гарнитурой «Эрвейв», начинка которой превратилась в мелкий песок. Сочинение презентабельного объяснения заняло довольно долгое время, и ближе к вечеру, когда позвонила Симона, я только-только освободился.

— Я сняла номер в отеле, — сообщила она и назвала адрес: рядом с Аргайл-сквер.

— Во сколько встретимся?

— Да я уже жду тебя. Голая и вся во взбитых сливках.

— Серьезно?

— Ну, честно говоря, сливки-то я уже съела, — призналась она, — но ты же понимаешь, важна сама идея.

Аргайл-сквер находится примерно в пятнадцати минутах ходьбы от «Безумия». Двадцати, если надо еще зайти в мини-маркет и купить пару баллонов взбитых сливок: подготовиться имело смысл.

Отель оказался самый простой, двухзвездочный. Но кровать была широкая и крепкая, белье на ней свежее — и еще в номере имелся крошечный совмещенный санузел. Стены, правда, были тонковаты — но мы это обнаружили, только когда из соседнего номера застучали, призывая нас вести себя потише. В тот последний раз мы превзошли сами себя — длилось это, по-моему, часа два и на следующий день обеспечило нам обоим странноватую походку.

Потом мы остались в этой жесткой, но удобной кровати и уснули под извечную лондонскую колыбельную, состоящую из полицейских сирен, гудков автомобилей и кошачьих серенад.

— Питер, ты не передумал насчет завтра? — спросила Симона.

— А что насчет завтра?

— Я про выступление твоего папы, — напомнила она, — ты сказал, что мне тоже можно прийти, помнишь?

— Можем встретиться прямо там, — сказал я.