– Хорошо. Будь по-вашему. Но когда я рискую, я хочу знать свой шанс. Я всю ночь Ваечке толковал, что не против неравных шансов, но…

– Манни, один против девяти. Это твои слова.

– Йес, Ваечка. Покажите мне этот «один», и я заткну пасть. Но покажите!

– Мануэль, не могу.

– Тогда чего мы держим хурал? Я, например, вообще не вижу шансов.

– Я тоже. Но у нас разный подход. Революция – это мое обожаемое искусство, а вовсе не гол, который я должен забить во что бы то ни стало. Поражение меня не страшит. Оно может доставить мне такое же духовное удовлетворение, как и победа.

– В такие игры не играю. Мое почтение.

– Манни, – ни с того ни с сего сказала Ваечка. – Спроси у Майка.

Я опупел.

– Ты что? Ты всерьез?

– А ты думал! Если шансы вычисляют, то кому вычислять, как не Майку? Как считаешь?

– Хммм. А что, может быть.

– Если дозволительно спросить, кто этот Майк? – встрял проф.

Я пожал плечами.

– Да никто.

– Майк – это лучший друг Мануэля. И великий спец насчет подсчета шансов.

– Букмекер, что ли? Драгоценнейшая, если мы подключим четвертого, мы нарушим принцип ячейки.

– С какой это стати? – ответила Ваечка. – Майк может быть членом подъячейки Мануэля.

– Хммм. Справедливо. Возражение снимается. Он надежный мужик? Вы за него ручаетесь? Или ты ручаешься, Мануэль?

– Хохмач он. Бесчестный, несовершеннолетний, всю дорогу хохмач, который не интересуется политикой.

– Манни, я Майку так и передам. Профессор, ничего подобного. Майк нам нужен в первую очередь. Если на то пошло, ему бы нашим председателем быть, а нам троим – его подъячейкой. Исполкомом.

– Ваечка, ты чего-то не того нюхнула.

– Со мной всё окей, это ты набрался, а не я. Ты думай головой, Манни. Подключи воображение.

– Должен признаться, – сказал проф, – что нахожу эти противоречивые высказывания весьма противоречивыми.

– Ну, Манни же!

– Вот же ё-моё!

Короче, мы выложили профу между нами всю подноготную про Майка: и про то, как он прорезался, и про то, как имечко заполучил, и про то, как познакомился с Ваечкой. Проф воспринял идею насчет осознавшего себя компьютера гораздо легче, чем я, например, идею насчет снега, когда увидал его в первый раз. Он просто кивнул и сказал: «Ну-ну, дальше», чуть подумал и продолжил:

– Этот компьютер – собственность Вертухая? Тогда почему бы нам не пригласить Вертухая на наше сборище, да на том и не покончить?

Мы пустились в заверения. Наконец я сказал:

– Это надо понимать так. Майк сам за себя так же, как и вы. Считайте его рационал-анархистом, потому что он рационал до упора и в гробу с кистями видал все на свете правительства.

– Если эта машина нелояльна даже к собственным владельцам, то почему вы уверены, что она проявит лояльность по отношению к вам?

– По случаю добрых чувств. Я с ним цацкаюсь, не знаю как, он со мной тоже, – пришлось рассказать, на какие предосторожности пошел Майк, чтобы меня защитить. – Я не уверен, что у того, кто не знает паролей: одного, обеспечивающего непрослушивание телефона, и другого, дающего доступ к тому, что я ему сказал или поместил в память, – вообще нет возможности дознаться у Майка обо мне. Машины думают иначе, чем люди. Но я железно уверен, что сам по себе Майк выдать меня не захочет. Возможно, даже защитит, если кто-нибудь дознается об этих паролях.

– Мании, а почему бы не позвонить ему, не сходя с места? – предложила Ваечка.