Морис кивнул, подтверждая его слова.

— Он настолько был уверен в своей безнаказанности, что даже просил Петера Гросса рекомендовать его знакомым, — продолжал комиссар. — И тот так и сделал, недавно послал к нему своего приятеля — химика с фармацевтической фабрики. А секреты новых лекарств тоже весьма котируются…

— Ну и подлец, — только и смогла сказать я.

— Надо выяснить, что привело к нему Урсулу, — задумчиво произнес Морис. — Видимо, была у нее какая-то причина скрывать нужду в помощи психиатра. Она стыдилась этого, как, к сожалению, по-обывательски делают еще многие. Это поможет нам выяснить, каким недугом, требующим вмешательства психиатра, она страдала.

— Явно не запоями, — хмыкнул Гренер.

— Но, видимо, чем-то похожим, — сказал Морис. — Попробую порасспросить хорошо знавших ее. Это я беру на себя.

— Отлично, — сказал комиссар, вставая. — А я займусь Федершпилем.

— Все же не представляю себе, как вам удастся уличить его, — тоже вставая, покачал головой Морис. — Ведь от Урсулы осталась лишь горстка пепла. Петер Гросс ничего не сможет вспомнить, да и суд не поверит его показаниям, вы же прекрасно знаете. А гипноз в организме никаких следов не оставляет, я вам уже говорил.

— Посмотрим, поищем, — ответил комиссар Гренер, задумчиво глядя на него. — Как утверждает старая пословица: «Чего не может лев, то сможет лиса…»

Мне не так-то легко связно изложить, как развивались события дальше: они то вроде совсем замирали и прекращались, томя нас неизвестностью, то вдруг поражали самыми неожиданными поворотами.

Уже на следующий день после визита Гренера Морис без особого труда выяснил, что привело несчастную Урсулу к преступнику-психиатру.

— Помнишь, на ее похоронах профессор Бикельман помянул, что Урсула перенесла тяжелую операцию? — сказал мне муж. — Я тогда не обратил на его слова должного внимания. Операция эта действительно сложная, и потом еще долго мучают сильные боли. Приятельницы — медицинские сестры, как мы теперь выяснили, жалея Урсулу, делали ей тайком от врачей дополнительные инъекции морфина и понтапона, давали в больших количествах сильные снотворные. У нее возникла привычка к наркотикам. Видимо, она продолжала делать себе инъекции и потом, уже избавившись от болей, постепенно стала наркоманкой. Это засасывает, как трясина. Как медичка, она прекрасно понимала, что ее ждет, но сама справиться с губительной привычкой уже не могла. Стыдилась этого, скрывала от всех, ты же помнишь, какой у нее был гордый характер. Наконец, решила прибегнуть к помощи гипноза. Это действительно, пожалуй, самое надежное средство избавиться от наркомании. Но из ложного стыда и боязни огласки она не решилась обратиться хотя бы ко мне или к другому знакомому психиатру, а разыскала частнопрактикующего…

— И нарвалась на этого злодея!

Морис мрачно кивнул:

— От наркомании он ее, видимо, вылечил, но взамен сделал послушной исполнительницей преступных замыслов.

— Неужели он так и останется безнаказанным? Это будет страшная, нестерпимая несправедливость. Сделай же что-нибудь, Морис, чтобы уличить его!

— Что? — угрюмо спросил он. — В чем ты его обвинишь? Где улики, какие? Лечил Урсулу Егги от наркомании? Да — и вылечил. Лечил Петера Гросса от запоев? Да — и вылечил! Он этого не скрывает, даже похвастает. Его благодарить надо, рекомендовать другим, а не сажать на скамью подсудимых.

Что я могла ответить мужу?

И Гренер, похоже, постепенно утрачивал свой оптимизм и уже не надеялся разоблачить коварного злодея.