|
Сердитый ропот внизу затих. — Судьи постановили, — прокричал он, — пусть будет этот день днем товарищества и братства... — Слушайте! Слушайте! Более рассудительные зааплодировали: — Вот это правильно! — Долой драку! — Долой грубость! — ...и поэтому, — стал вновь слышен голос распорядителя, — судьи еще раз назначают приз в двадцать пять долларов, — будет перебежка. — А Тим? — заревели десятки голосов. — А как же с Тимом? Его ограбили! Долой судей! Снова распорядитель жестом успокоил толпу: — Готовые идти навстречу желаниям публики, судьи решили: пусть Тимоти Мак-Манус тоже бежит. Победит — деньги его. — Разве это справедливо? — проворчал Билл с негодованием. — Если Тим может быть допущен сейчас, он мог быть допущен и в первый раз. А если он мог быть допущен в первый раз, то бесспорно деньги его. — Ну уж теперь рыжий из кожи будет лезть! — восторженно заявил Берт. — И Тим тоже, — добавил Билл. — Он, наверное, взбешен и себя не пожалеет. Еще четверть часа ушли на то, чтобы очистить беговую дорожку от возбужденной толпы, и на этот раз у старта остались только Тим и рыжий. Остальные трое молодых людей выбыли из состязания. — Я все-таки думаю — он профессионал, и хороший, очень хороший, — заметил Билл. — Вы только посмотрите, как он бежит! Сделав полукруг, Тим пошел на пятьдесят шагов впереди и, сохраняя это расстояние, легко и красиво понесся по беговой дорожке к финишу. И тут-то, когда он поравнялся с нашей группой на склоне холма, случилось нечто неожиданное и немыслимое. У внутренней стороны беговой дорожки стоял щегольски одетый молодой человек с тонкой, как хлыст, тросточкой. Он казался совершенно не на месте в этой толпе, и его вид говорил о том, что он не имеет никакого отношения к рабочему классу. Впоследствии Берт говорил, что он выглядел как шикарный учитель танцев, а Билл называл его хлюстом. Но, поскольку дело касалось Тимоти Мак-Мануса, молодой человек сыграл роковую роль: как только Тим поравнялся с ним, хлюст с чрезвычайно независимым видом метнул свою трость Тиму в ноги. Тим перекувырнулся в воздухе и упал лицом вниз, подняв облако пыли. На миг воцарилась мертвая тишина, у всех перехватило дыхание. Даже сам молодой человек, казалось, был поражен низостью своего поступка. Понадобилось немало времени для того, чтобы и он и зрители поняли, что произошло. Но вот они опомнились, и из тысячи глоток вырвался воинственный рев ирландцев. Когда рыжий достиг финиша, не раздалось ни одного хлопка. Буря гнева обрушилась на молодого человека с тростью. Услышав рев, он с минуту колебался, затем повернулся и побежал по дорожке. — Беги, парень! — кричал ему вслед Берт, махая шляпой. — Хорош! Дальше некуда! Что придумал! Нет, что придумал! Скажи, а? Скажи! — повторял он. — Ну и ну! Такого ловкача поискать надо! — сказал Билл с насмешливым восхищением. — Только зачем это ему понадобилось? Он не каменщик. Подгоняемый бешеным воем, молодой человек, точно затравленный кролик, несся по дорожке к открытому месту на склоне холма. Тут он вскарабкался наверх и исчез между деревьями. За ним гналась, запыхавшись, сотня жаждущих мести преследователей. — Экая жалость, он так и не увидит, чем все кончится, — сказал Билл. — Посмотри на эту публику. Берт был вне себя. Он подпрыгивал и все время кричал: — Смотри! Смотри! Смотри! Оклендская партия была оскорблена. |
