– Муж мой, ты мудр во всем. Но если они хотят, чтобы мы были собаками, пусть мы ими и будем. Чтоб они не знали, когда мы укусим.

Еще одна пауза. Соголон чувствует: хозяин наконец то слышит то, что он может использовать. О мужчинах она знает немного, но достаточно для понимания, что будет дальше.

– Они обращаются с нами как с безродными псами? Это то, что им угодно? Ну так будем же ими! Да почувствуют они, как этот пес рвет зубами и пускает кровь!

– Мой муж так мудр, – лукаво воркует хозяйка. – Явимся туда в белом. Возьми свой кинжал.

О том, куда идут, господа никому не сообщают.

– Если те люди низкородны, то мы еще ниже и не заслуживаем никаких отчетов, – говорит кухарка.

Соголон дожидается темноты, чтобы вновь отправиться на поиски юных бойцов на палках. Там из своего укрытия она выжидает, когда взрослый мужчина крикнет об окончании донги, и все расходятся восвояси. На этот раз ей несказанно повезло: кто то оставил в грязи свою палку. Она подхватывает ее зачарованно, словно вор, не смеющий поверить в свою удачу. Понятно, что сейчас надо без промедления бежать домой, нестись во весь дух, пока тот забывчивый не вернулся. Но уйти Соголон не может. Низко пригнувшись – ни дать ни взять гепард в буше , – она гибко подпрыгивает в воздух, сражаясь с темнотой.

Научившись именовать дни и считать луны, Соголон знает, что с тех пор, как она поселилась в доме, минуло четыре луны. Накануне она отсчитала конец очередной и сидит сейчас в гостиной, гадая, что принесет с собой нынешняя, Гуррандала, последняя в этом году. Шестью днями ранее солнце навлекло на Соголон тягость с опухлостью и кровью, что не доставляет ей ничего, кроме беспокойства, потому как даже в этом доме лунная кровь намекает, что ты служишь для продолжения рода.

Хотя хозяин на нее по прежнему не смотрит, она не забывает слов хозяйки, сказанных с ее появлением в доме, – что, возможно, однажды появятся дети. Странности в поведении Соголон не укрываются от кухарки, но вместо того, чтобы спросить девочку, что с ней, та просто дает ей пучок листьев, давая знак помалкивать. Остается пережидать и надеяться. Вообще у женщины много занятий, но как только появляется лунная кровь, все они сводятся к одному.

– Времени нет, – вздыхает госпожа. – В самом деле, на откорм тебя отдавать уже поздно, да и стара ты для этого.

Госпожа Комвоно отстраняет ее от кухни, сказав, что применение ее рукам должно быть более нежным. Это значит, расчесывать волосы госпожи. Волосы у хозяйки жесткие, хотя она считает их тонкими, и всякий раз, когда гребешок цепляется за узел, она шлепает Соголон по рукам. Но одновременно она находит дополнительное время на то, чтобы обучить девочку большему, а не просто тыкать, что она делает не так.

– Стой во весь рост, милочка, а бедро слегка изогни, вот так, будто думаешь пройтись, уперев руку в бок. А теперь иди. Ну ка, сколькими пальцами ты берешь кусочек хлеба? Ох же дуреха. Двумя, а не тремя! Как зачерпывать мясо, ты хоть, надеюсь, запомнила? Я вроде тебе показывала, как есть козлятину и как отличать проваренную от той, что сыровата. Опустись на пол, девчонка, коленки вместе. Да не становись на них, не сгибайся и уж точно не приседай, а то люди подумают, что ты собралась испражниться. Послушать тебя, так правильная осанка – сущая мука. Никто и не говорил, что это легко. Ты еще не знаешь, какую нагрузку придется терпеть твоим ногам, а уже ноешь, что затекли. Ладно, давай расчесывай мне волосы.

– Да, госпожа.

Посреди этого размеренного занятия хозяйка внезапно хватает ее за руку.

– Что там хозяин, поглядывает на тебя?

– Нет, госпожа.

– Как это так? Разве он к тебе не приходит? Ночами, деточка, приходит ведь?

– Нет, госпожа.

– Странно. Тогда интересно, куда он там шляется? Возможно, ты права.