Однако в общем он тоже был человек безобидный, с Черной Ложей почти никак не связанный; хоть он иногда и называл себя ее «блудным адептом», это было не более чем одной из его романтических фантазий. Возможно, именно поэтому Гейтс так серьезно воспринимал Дугласа, без раздумий соглашаясь выполнить то или иное его задание в надежде, что это поможет признанию его заслуг Ложей. Его привела туда лишь природная пытливость ума, и во всем, что не касалось его возможного возвышения в иерархии Ложи, он оставался добросовестным ученым, ищущим лишь знания и вразумления. Для Дугласа же он был только полезным простофилей, располагавшим к тому же широкими связями в самых уважаемых научных кругах Англии. Его Дуглас тоже избрал, руководствуясь задней мыслью: какое бы поручение ему ни давали, он был безразличен к своим потенциальным жертвам, не испытывая к ним ни ненависти, ни любви; можно было рассчитывать, что и к этому новому заданию он отнесется вполне непредвзято. А это было как раз то, чего хотел Дуглас. Перед отъездом Дуглас назначил ему личную встречу — редчайшая привилегия! — и объяснил, что тот должен делать. Объяснял же он примерно так.

Пусть этот идиот Артуэйт предпримет попытку атаковать виллу методами классической магии — во-первых, мало ли что, вдруг подействует? — а во-вторых, чтобы Сирилу Грею было чем заняться на досуге: пусть думает, что это и есть главное направление атаки. В это время Гейтсу надлежит, приведя себя в состояние полного равновесия духа, провести дивинацию, чтобы выяснить истинные намерения Грея. Это — главное! Дуглас был уверен, что намерения Грея должны были заключать в себе нечто чрезвычайно важное, и что силы, к которым тот собирался обратиться, были космического масштаба. Об этом он узнал не столько из своих собственных дивинаций, сколько из того факта, что в деле замешан Саймон Ифф. Дуглас очень хорошо знал, что старый маг и пальцем бы не пошевелил ради чего-то меньшего, чем миро; вал катастрофа. Отсюда Дуглас вполне логично заключал, что, расстроив планы Грея, он прежде всего обезопасит от гибели себя лично. А она неминуема, если все те, силы, которые он уже успел вызвать, обрушатся ему на голову. Это было Дугласу, до сих пор еще не вполне оправившемуся от удара, нанесенного уничтожением его двойника, особенно ясно. Возглавлять отряд во всех действиях официально пег ручалось Артуэйту, и Абдул-бей должен был подчиняться ему, предоставляя в его распоряжение все, что потребуется; однако в случае необходимости Гейтс должен был, оттеснив Артуэйта, взять руководство в свои руки. Обеспечить же повиновение себе турка он должен был, показав ему записку, которую Дуглас тут же написал и вручил Гейтсу: эта миссия была секретной, и раньше времени турку о ней знать не полагалось.

Такие посольства с двойным дном любил отправлять Людовик XV; впрочем, Дуглас был не силен в истории и не знал, чем они обычно заканчивались.

В Священном Писании он, видимо, был еще менее силен, а потому не вспомнил о словах: «Если же и сатана разделится сам в себе, то как устоит царство его?»

И уж совсем не догадывался Дуглас, что этот хитроумный план был внушен ему Саймоном Иффом. Однако это было именно так. В этом состоял основной замысел контратаки, предложенный Сирилом Греем и одобренный старым мистиком. Потребовалось же ему для этого не более четверти часа: путь Дао не только надежнее, но во многом и легче других.

Сделал же Саймон Ифф следующее. Зная, что всякое простое движение сосредоточено в одном направлении, и бездеятельность — смертельный враг его, оружейник затачивает меч, сводя его к единственному лезвию; охотник затачивает наконечник стрелы, сводя его к единственному острию.