— Я была девственницей…

— Да, я как бы догадался об этом, — жестко оборвал он. — Кажется, крови было больше, чем следовало. С другой стороны, никогда не имел привычки трахать девственниц, так что в этой области у меня мало опыта.

Никки вздрогнула. Конечно, за ним не водилось таких привычек. Гейб был хорошим парнем. Одним из лучших.

— Не знаю, что ответить, но ты меня не обижал.

— Не верю в это ни одну, мать его, секунду.

Она подняла глаза и попыталась сфокусироваться на его плече.

— Ты не обидел меня, Гейб.

Он склонил голову, упершись руками в стол позади нее, по обе стороны от ее бедер. Она оказалась в ловушке.

— Я немногое помню о той ночи, — начал он.

Никки снова вздрогнула, потому что она о той ночи помнила все. Все. И это был удар под дых. Она так хотела этого, а он даже не помнил ни о чем.

Не понимал, что это была она.

— Только отдельные фрагменты, — продолжил он. — Но я чертовски уверен в том, что обращался с тобой не так, как обращаются с женщиной, у которой никогда не было секса.

И это тоже правда. Гейб не сдерживался, и все случилось по меньшей мере жестко.

— Еще помню обломки и кровь. Я сразу подумал, не обидел ли тебя.

Она покачала головой.

— Ты не обидел. — Ее взгляд упал на костяшки пальцев его правой руки, побелевшие от того, как сильно он вцепился в столешницу. — Гейб, мне так…

— Жаль? — тихо предположил он. — Ты что, серьезно собираешься извиняться передо мной?

— Ну да. Я ведь извинялась перед тобой тем утром. Многословно, если мне не изменяет память…

— О, это я помню. — Его глаза блестели словно лед. — Но не уверен, насколько извинения уместны в такой ситуации.

Они и не были уместны. Совсем нет.

— Но я это сделала. — Она заставила себя посмотреть ему в глаза. — Мне жаль. Ты понятия не имеешь, как мне жаль.

Ничто в его виде не смягчилось. Хотя она не ожидала, что извинения помогут.

— Ты хотя бы представляешь, как плохо все могло кончиться?

— Я…

— Нет, — отрезал он, и Никки замолчала, — ты не дала мне возможности сказать тебе ни слова. За все четыре года. Ни когда я пытался звонить тебе. Ни когда пытался убедиться, что, мать твою, не обидел тебя. Ты исчезла, уехав в колледж. Исчезла с лица планеты и больше не появлялась.

— Разве ты не этого хотел? — спросила она. — Потому что я практически уверена, что тем утром ты сказал, что никогда больше не хочешь видеть мое «гребаное лицо». — Ком в горле стал больше. Даже думать о том, как он смотрел на нее, какое крайнее отвращение выражало его лицо, было все еще больно. — Я помню, ты это произнес.

Он не ответил.

— Еще ты сказал, что я отвр…

— Я помню, — перебил он.

— Тогда почему ты задаешь мне такие вопросы? Непохоже, чтобы ты действительно хотел поговорить со мной, — разозлившись, выпалила она в ответ. Девушка понимала: ее поступок был неправильным, более чем неправильным, но злость все равно росла внутри. Он что, действительно ждал, что она ответит на его звонки? После всего, что он ей сказал? После того, как увидел ее такой опустошенной? Она никак не могла разговаривать с ним. Ей было стыдно. Она была унижена. И что самое главное — ее глупое сердце разлетелось на миллион маленьких осколков.

— Но теперь ты вернулась, — сказал он.