Мы катим на чайные плантации Чоло.

Чоло — это небольшой горный массив — горный условно, потому что высота его невелика, — а чай — это первая иноземная культура, которую англичане внедрили в Ньясаленде и которая сразу же приобрела промышленное значение; уже в 1893 году первая партия ньясалендского чая была отправлена в Англию, и традиция с тех пор не нарушается.

По обе стороны дороги — плантации; глянцево-зеленые валики чайных кустов, а над ними — зонтичные акации, здесь, как и в Уганде, в полном смысле слова оправдывающие свое название назначением: первоначально их высадили на плантациях для тени, для того, чтобы зонтиками они были буквально. После того как чайные кусты окрепли, надобность в зонтиках отпала, но акации продолжают расти.

Сбор чайного листа уже начался, и на плантациях вовсю идет работа — мужчины с большими плетеными корзинами энергично обдирают кусты.

Плантации Чоло, на которые нас привезла миссис Энн, принадлежат южнородезийскому капиталу. Нас очень любезно встретил управляющий — молодой мужчина в черных очках, в рубашке-безрукавке и шортах, и по его звонку явился инженер-англичанин, специалист по фабричной переработке чая.

Он показал нам все цехи фабрики, начиная от того, где чайный лист просто провяливается, и кончая цехом упаковки, а потом мы поступили в распоряжение двух англичан, надзирателей чайных плантаций. Это были молодые, крепкие, очень доброжелательные к нам ребята, которые сразу же сказали, что готовы удовлетворить любое наше любопытство.

— Если вы не возражаете, — сказали они, — то мы сначала провезем вас по традиционному маршруту, по которому возим всех посетителей, и попутно ответим на ваши вопросы…

Мы не возражали, и машины унесли нас от корпусов фабрики на склоны Чоло.

Чоло, как и Зомба, издали похож на сахарную голову, которая особенно хороша на фоне полусухих зонтичных акаций, проросших на кирпичном ковре малавийской земли. Еще лучше Чоло вблизи, когда крутишься по его красным дорогам, вплетенным в солнечно-зеленый лес, в мягко сверкающие плантации, в густые, чуть посеребренные тени деревьев — по дорогам, проскальзывающим мимо прудов с черной водой и незнакомыми цветами.

Здесь, на плантации чая, растут акации, но растут и совсем незнакомые деревья.

— Мы называем их «серебряный дуб», — говорит наш гид-англичанин, — а точного названия я не знаю.

— Да это же гривиллия! — темпераментно восклицает Михайлова. — Как я сразу не сообразила! Типичное дерево Южной Африки.

У гривиллии сильно расчлененные, мягкие и длинные листья с серебристой изнанкой; когда ветер взлохмачивает, запрокидывая в одну сторону ветви гривиллий, они становятся похожими на обычные наши среднерусские ветлы или ракиты.

На плантациях Чоло работают в основном малавийцы — наши гиды говорят, что их девяносто процентов, — но есть еще выходцы из «португальской Африки» и Танзании.

Рабочие — постоянные и живут семьями. Сбор листа — обязанность мужчин, но на прополке работают и женщины.

Когда кончается сезон сбора листа, мужчины занимаются благоустройством дорог и прочими подсобными делами, но фирма никого не отчисляет.

Рабочий день продолжается с шести утра до четырнадцати тридцати дня — позже чайный лист утрачивает свои благородные свойства, обесценивается. Каждый сборщик обязан набрать не менее сорока пяти фунтов листа, и за это он получает два шиллинга и шесть пенсов. За пять фунтов сверх нормы платится еще одно пенни. Получается, что сборщики чая зарабатывают около четырех фунтов стерлингов в месяц.

Мы спросили, сколько южнородезийская фирма платит в месяц надзирателям, этим молодым симпатичным ребятам.

— Двести фунтов в месяц, — ответил наш гид.