«Ты не поймешь».

«Все равно».

«Что ж…»

На Полковника обрушилось что-то, чему нельзя было найти названия, как нельзя было и осознать это, понять, сопережить. Словно все радиостанции мира вдруг обрушили свои передачи на крохотный транзистор, не способный справиться с этой лавиной. И все же угадываемая в океане чужих мыслей тоска, горе и боль сжали мозг ледяными ладонями.

«Я говорил – ты не поймешь».

«Детали – не спорю, но суть…»

«Может быть, может быть…»

«Ты хотел убивать?»

«Нет».

«Но мы гибли».

«Не все мои… (Полковник не понял) одинаковы. Иногда они просто копировали поведение людей. Впрочем, их больше нет».

«Тебе лучше уйти».

«Действительно, – подумал Полковник, – а что с ним делать еще? Контакта не получится, потому что не нужны ему степенные беседы с седовласыми академиками, контакт с чужими не нужен, потому что он и своих-то покинул, быть может, навсегда. Взявшись судить его по законам земной юриспруденции, мы угодим в жуткий лабиринт из сплошных тупиков. Контакт без контакта…»

«Тебе лучше уйти».

«Я знаю».

«Уходи».

«Мне нужно попасть на то место, где я приземлился. Мой (Полковник опять не понял) подействует только там».

Острое ледяное чувство опасности пронзило его, и Полковник обернулся рывком.

Из проема в борту фургона прямо на них смотрели дула спаренного пулемета, а над ними белело лицо Эвридики.

Полковник выхватил кольт, выстрелил навскидку и сжался, оцепенел, ожидая стального хлыста очереди. Нет. Мастерство не подвело его и на этот раз.

Деревянно переставляя ноги, он подошел к машине и заглянул в кузов. Она уже не дышала. На пульте сиротливо горел один-единственный голубой огонек.

«Я же не хотел, – подумал Полковник. – Проклятый автоматизм реакций. Но стала ли бы она слушать мои объяснения, поняла бы, что черного великана нужно спасти? Ради того, чтобы во Вселенной произошло на одну трагедию меньше. Ради того, чтобы в реке крови из древних шотландских легенд оказалось на одну каплю меньше. Остановить наконец эту фантасмагорию, нелепую и жуткую пародию на „косми-ческую оперу“. Пусть уходит восвояси – наилучший выход…»

Он уложил Эвридику рядом с Ясенем, тихо сказал:

– Прости… – и махнул рукой: – Залезай!

Черный великан осторожно забрался в кузов и сел на пол, касаясь головой потолка. Полковник включил мотор.

«Хочешь, я помогу тебе увидеть?»

И Полковник словно оказался в нескольких местах сразу.

Он вел машину в рассвет.

Он видел белокрылый лайнер, идущий на посадку, и женщину со светлыми волосами, в светлом плаще, нетерпеливо смотревшую в иллюминатор на буро-зеленую, рассеченную тоненькими полосками дорог землю, и знал, о чем она думает – что ошиблась тогда, что напрасно мучила его и себя.

Он увидел откуда-то сверху стайки мотоциклистов, целеустремленных, затянутых в кожу, с автоматами, – они разъезжались из пункта сбора, и на руле каждого мотоцикла чернел сетчатый овал тэта-радара. Он увидел броневики. Он увидел Генерала, курившего трубку в салоне длинной серой машины, окруженной теми же мотоциклистами.

Он знал и понимал, что кольцо сжимается, что шансов почти нет, что в него непременно будут стрелять. Шевельнулось даже желание бросить все к черту – ведь белокрылый лайнер уже гасил скорость на посадочной полосе.

Он отогнал эти мысли и прибавил газу. Потом сделал нечто удивившее его самого. Включил мощную рацию на передачу и, торопясь, стал рассказывать обо всем, что произошло, – так, как рассказывал бы ей, светловолосой, в светлом плаще, не скрывая своих сомнений, своей растерянности и того, что считал уже Генерала своим противником и ненавидел его теперь, что единственный выход, какой он видит, – отправить нежеланного гостя восвояси.