– Я – Центр. Всем наземным опергруппам в квадратах три-четырнадцать и три-пятнадцать – немедленно на перехват. Разрешаю применять оружие.

– Я – Кадоген. Иду в три-шестнадцать.

– Я – Гамма. Иду в три-шестнадцать.

– Я – Дервиш. Иду в три-шестнадцать.

– Я – Икар. Ввиду наличия на шоссе большого количества машин боевой заход произвести невозможно. Звено барражирует в квадрате три-шестнадцать.

– Я – Арапахо. Даю ориентировку. Четвертый автомобиль – жемчужно-серый «грайне», модели «спорт».

– Я – Арлекин. Дополняю по данным полицейских постов. Номерной знак НВ-405-К-6. Приказу остановиться не подчинился. Движется на юг, по дороге 2-141.

– Я – Арапахо. Полицейский пост в квадрате три-шестнадцать на вызовы не отвечает. Вертолеты высланы.

– Я – Центр. Подключить посты квадратов два-десять, два-одиннадцать, два-двенадцать.

– Я – Дервиш. Нахожусь в квадрате три-шестнадцать. Блокирую дорогу 2-141.

– Я – Арлекин. Дервиш, он идет на вас, будьте готовы. Огонь без предупреждения.

– Понял, – сказал он.

Он вел машину уверенно, с небрежной лихостью знающего свое ремесло профессионала, и давно выработанный автоматизм позволял высвободить часть сознания, чтобы перелистать существующие только в памяти страницы ненаписанных писем. И слушать музыку.

Рядом с ним на сиденье поблескивал короткий черный автомат.

Бешеная гонка навстречу ветру или вдогонку за ветром так давно стала неотъемлемой частью его существа, что он задыхался, если приходилось пройти с черепашьей скоростью пусть даже короткий отрезок пути. И он просто боялся признаться себе, что гоняется за призраками, за пустотой. Хорошо еще, что на свете существует Ланселот и весь остальной мир. Может быть, наконец, и пришло настоящее?

Он протянул руку и тронул клавишу магнитофона. Звенели гитары, сухо прищелкивали кастаньеты, и на пределе печали звенел голос Рамона Ромеро:

– «Поэма рассудка», – вспомнил он название. Иногда ему хотелось ненавидеть само это слово – рассудочность, рассудок. Рассудочно прикинули, слушали – постановили, погасили живое и нежное и назвали это приемлемым выходом. А на деле – всего лишь загнали глубоко на дно то, что всплывет погодя в другом облике.

– Я – Арлекин. Он приближается. Будьте осторожны.

– Я – Дервиш. Вышел на дистанцию огневого контакта.

Машина летела по черной автостраде сквозь солнечный день, навстречу жемчужно-серому спортивному автомобилю, и он приготовил автомат, но показалось, что женское лицо, мелькнувшее за стеклом, – то самое, нежность и беда, ненависть и любовь, жалость и злоба. Рассудок не преминул бы заявить, что он ошибается, но рассудок молчал, и он рванул руль, как узду, как рычаг стоп-крана, и машина дернулась, как-то нереально закружилась на асфальте, словно на скользком льду, словно конь, дробящий копытами распластанного вражеского воина, а через несколько то ли секунд, то ли веков время лопнуло, и машина провалилась в треск рвущегося металла, в ночь, в ночь…

– Я – Арапахо. Только что внутрь охраняемого периметра вошел, теряя высоту, легкомоторный самолет «Махаон-16». Наблюдали дым, выходящий из кожуха мотора. Перехвачена передача с борта, летчик сообщает, что по неизвестной причине потерпел аварию и идет на вынужденную посадку.

– Я – Магистр. Не исключено, что мы имеем дело с попыткой агентов ООН прорваться в запретный район.