Внук герцога от младшего сына, Аверилл Берфорд, непонятно почему прозванный Алваном, не имел земель, но занимал в обществе прочное и бесспорное положение. Чрезвычайно любимый всеми своими знакомыми, он никогда не интересовался компанией, которую содержал за свой счет, но проявлял необычную заботу о друге детства.

– Это вопрос времени, Хит. – Аверилл смущенно повел плечами. – Герцог, тори до мозга костей, процветает при нынешнем регентстве и потому постоянно в политических заботах. Сегодняшний день, к сожалению, не исключение.

Граф помрачнел. Узнав, что герцога и его друзей не будет на приеме, он потерял к вечеру интерес. Пытаясь развеять нахлынувшую тоску, граф перевел взгляд на девушку в золотом уборе и принялся ее разглядывать.

Лицо девушки внезапно озарилось, и Хитмонт, ощутив неожиданный укол зависти, повернулся, чтобы отыскать глазами счастливца, удостоенного такого внимания.

В бальный зал самоуверенной походкой вошел молодой джентльмен в безукоризненно сшитом по стройной фигуре блестящем костюме, с тщательно повязанным батистовым галстуком и свисающим на серебряной цепочке моноклем. Он показался графу смутно знакомым, хотя денди явно был зеленым юнцом, когда Хитмонт последний раз посещал лондонское общество. Исключительно респектабельный молодой джентльмен и идеальный кандидат для мечтающих о замужестве молодых мисс.

Граф повернулся к выходу, но тут заметил предательский блеск в расширившихся глазах девушки. Длинные ресницы поспешно опустились, но слишком поздно, чтобы скрыть красноречивый блеск слез.

Граф снова поискал глазами молодого человека и обнаружил его склонившимся в поклоне перед пухлой мисс в розовом платье и намеренно игнорирующим девушку. Именно тогда Хитмонт понял, кого ему напомнил молодой повеса.

Кивнув Авериллу, он протолкался к девушке и, галантно улыбаясь, поклонился.

– Надеюсь, этот танец, наконец, мой? – тихо спросил он. Обри посмотрела в синие глаза умудренного жизненным опытом человека и от их чуть насмешливого снисходительного прищура испытала неожиданное облегчение, охватившее ее от столь благоприятного вмешательства. Стремительно протянув незнакомцу затянутую в перчатку руку, она одарила его сияющей улыбкой.

– Я думала, вы никогда не придете, – заявила она снаигранным весельем, игнорируя взгляды окружающих, прислушивающихся к каждому слову.

Хитмонт одобрил ее решительность, но проклял свою глупость, когда музыканты заиграли вальс. С застывшей на губах гримасой он обнял точеную талию и, приволакивая ногу, начал мучительные движения, которые когда-то исполнял безукоризненно.

Погруженная в невеселые размышления, Обри не замечала хромоты партнера – она боролась с собой, пытаясь сдержать слезы.

– Улыбнитесь, – скомандовал Хитмонт, стискивая зубы. – С таким лицом вы никого не одурачите.

Привыкшая бездумно танцевать, обмениваясь бессмысленными любезностями с молодыми людьми, чьи лица сливались для нее в одно, Обри позабыла о партнере. Резкий тон вернул ее в реальность, и она почувствовала, что руки партнера держат ее крепче, чем позволяли приличия.

Граф удовлетворенно улыбнулся, оценив впечатление, которое он произвел на девочку.

– Ни один мужчина не стоит ваших слез, – сухо ответил он на немой вопрос, читавшийся в ее потемневших и, казалось, искрившихся крупинками золота глазах.

– Мы собирались пожениться, – просто сказала она.

– Если будете хмуриться, у вас над бровями появятся безобразные морщины. Что вы имели в виду, говоря: «Мы собирались пожениться»? Разве мужчина в здравом уме разорвет помолвку с прекраснейшей невестой сезона?

Обри пропустила лесть мимо ушей.

– Мой отец даже не поговорил с ним – они лишь обменялись письмами.