— Ты идиотка, — вслух пробормотала она и почувствовала, что улыбается в темноте.

Утром батиарец вспомнил имя своей матери, понял, где он находится, назвал день недели и имена своих командиров. Когда она спросила, несколько смущаясь, имя его отца, он залился пунцовым румянцем.

Разумеется, Джеана изо всех сил постаралась никак не реагировать на это. И тут же поклялась себе именем Галинуса, отца всех врачевателей, что скорее умрет, чем расскажет об этом Аммару ибн Хайрану или Родриго Бельмонте.

Эту клятву, по крайней мере, она сдержала.

Глава 9

Ветер дул с севера. Язир ощущал вкус соли в воздухе, хотя они находились в песках Маджрити и до моря надо было ехать верхом полдня. Было холодно.

За спиной хлопала ткань шатров — налетал ветер и теребил ее. Они забрались так далеко на север и встали лагерем, чтобы встретиться с гостем.

На побережье, невидимый за высокими, подвижными дюнами, лежал новый порт Абенивин, его стены служили укрытием от ветра. Язир ибн Кариф предпочел бы стать мертвым в царстве Ашара среди звезд, чем зимовать в городе. Он плотнее закутался в плащ. Поднял глаза на солнце. Солнце не представляло угрозы теперь, на грани зимы и так далеко на севере, оно выглядело бледным диском на небе с несущимися наперегонки облаками. Еще оставалось немного времени до того, как в третий раз призовут на молитву. Они могли продолжить этот разговор.

Однако какое-то время никто не произносил ни слова. Их гость явно был этим встревожен. Это хорошо, в целом; встревоженные люди, это Язир знал по опыту, скорее выдают себя.

Язир посмотрел на брата и увидел, что тот стянул вниз повязку, закрывающую нижнюю часть лица. Галиб давил панцири жуков и высасывал из них сок. Старая привычка. Из-за этого его зубы были покрыты пятнами. Их гость ранее отказался от предложенного блюда. Это, разумеется, было оскорблением, но Язир уже привык к манерам их собратьев, обитающих по ту сторону залива, в Аль-Рассане, и это его не слишком трогало. Галиб был более импульсивным человеком, и Язир видел, как брат борется с гневом. Гость, разумеется, об этом не подозревал. Ужасно продрогший и явно недовольный дурно пахнущим, колючим плащом из верблюжьей шерсти, который они ему подарили, он неловко сидел на одеяле для встреч перед Язиром и шмыгал носом.

Он болен, так он им сказал. Он очень много говорил, их посетитель. Долгое путешествие в Абираб и затем вдоль побережья до места зимовки предводителей мувардийцев наградило его болезнью головы и груди, объяснил он. Он дрожал, словно девушка. Язир ясно видел презрение Галиба, но человек из-за пролива этого тоже не замечал, даже когда Галиб спустил повязку.

Язир уже давно понял — и пытался заставить понять брата, — что изнеженная жизнь в Аль-Рассане не только превратила тамошних мужчин в неверных, она сделала их почти женщинами. Собственно говоря, даже более жалкими, чем женщины. Ни одна из жен Язира не могла выглядеть так убого, как этот принц Хазем Картадский, у которого на этом слабом ветерке из носа текло, словно у ребенка.

И этот молодой человек, как ни прискорбно, исповедовал истинную веру. Один из истинных, преданных последователей Ашара в Аль-Рассане. Язир вынужден был все время напоминать себе об этом. Этот человек уже давно переписывался с ними. Теперь он сам приехал в Маджрити, проделав долгий путь в столь трудное время года, чтобы изложить свою просьбу двум вождям мувардийцев здесь, на одеяле, перед хлопающими шатрами в бескрайней пустыне.

«Возможно, он надеялся встретиться с ними в Абирабе или, в худшем случае, в Абенивине», — подумал Язир. Города и дома — это то, что знакомо изнеженным мужчинам Аль-Рассана. Постели с душистыми перинами, подушки, на которые можно прилечь. Цветы и деревья, и зеленая трава, и больше воды, чем любой человек мог бы использовать за всю свою жизнь.