— Моя мать пришла бы в ужас, услышав ваши слова.

Он слегка покачал головой.

— Думаю, вы на нее клевещете. Думаю, она была бы довольна, что ее дочь не уступает ни одному мужчине.

— Едва ли это так, Мазур. Я просто колючая. Иногда это мешает.

— Знаю, — сказал он, скорчив гримасу. — Это-то мне известно.

Она улыбнулась и встала.

— Уже поздно для практикующего лекаря, — сказала она. — Могу ли я еще раз поблагодарить вас и откланяться?

Он тоже встал, по-прежнему грациозный, разве что боль в бедре иногда беспокоила его в дождливую погоду. Совсем не такой старый и дряхлый, каким ему хотелось в тот момент казаться. В том, что говорил Мазур, всегда была какая-то цель. Аммар ибн Хайран, который и сам в этом был точно таким же, предупреждал ее об этом.

Иногда совсем не хочется прослеживать все уровни значения или последствий. Иногда хочется просто сделать то, что хочется. Она подошла к Мазуру и впервые нежно поцеловала его в губы.

И вот это его удивило, как поняла Джеана. Он даже не обнял ее. Так же она когда-то поступила с ибн Хайраном, в Фезане. Она — ужасная женщина.

— Спасибо, — сказала она визирю Рагозы. — Спасибо за маску.

Шагая домой в сопровождении телохранителя, она вспомнила, что забыла спросить, в чем он сам явится на карнавал.

Под утренним солнцем, среди толпы народа, вспоминая этот вечер, Джеана обнаружила, что она уже дошла до конца длинной улицы с прилавками. Она повернула налево, к озеру, где было спокойнее. Зная, что Зири незаметно следует позади нее, она шагала без какой-то определенной цели, неизвестно куда.

Она могла вернуться в больницу. Там у нее лежали трое больных. Можно было еще зайти домой к женщине, которой вот-вот предстояло рожать. Но сегодня утром никто из них особо не нуждался в ее заботах, и так приятно было бродить по весенним улицам, не имея срочных дел.

Ей пришло в голову, что единственное, чего ей действительно не хватает здесь, в Рагозе, — это подруги. Ее окружало так много достойных, даже выдающихся мужчин, но как раз сейчас ей так недоставало возможности выйти за городские стены в это ясное утро, наполненное пением птиц, и посидеть возле приземистой хижины вместе с Нунайей и другими уличными женщинами, выпить чего-нибудь прохладного и посмеяться над их непристойными, язвительными рассказами. «Иногда необходимо иметь возможность посмеяться над мужчинами и их миром», — подумала Джеана.

Она провела — сколько, большую часть года? — в мире мужчин, и вела себя серьезно и профессионально. Спала в палатке зимой среди отряда воинов. Они уважали ее за это, доверяли ее мастерству и ее суждениям, а некоторые из них даже любили ее, и Джеана это знала. Но не было другой женщины, с которой она могла бы просто посмеяться или, качая головой, поиздеваться над причудами солдат и дипломатов. И возможно, даже доверить ей свои ночные страдания, когда она лежала без сна, прислушиваясь к звону струн, которые пели для других женщин на темных улицах внизу.

Несмотря на все удовольствия и радости этой жизни вдали от дома, от людей, поведение которых она могла бы предсказать, у нее возникали и неожиданные стрессы. «Возможно, — думала Джеана, — не так уж и плохо, что приближается этот знаменитый карнавал и никто, кроме Мазура бен Аврена, не знает наверняка, кем она нарядится». При этой мысли ее охватило волнение и, что неизбежно, легкая тревога. Хорошо бы сегодня иметь возможность поговорить с Нунайей. Нунайа больше понимает в мужчинах, чем любой знакомый Джеане человек.

Сама того не замечая, Джеана характерным жестом слегка пожала плечами и пошла дальше.