— Куда я поеду? В Рагозу, наверное, — ответил он почти небрежно и был потрясен сиянием ее улыбки, сверкающей, как льющееся в комнату утреннее солнце.

Глава 8

Слоновая кость и толпы людей — вот основные впечатления, которые сложились у Альвара за три месяца пребывания в Рагозе.

Он родился и вырос на ферме далеко на севере. Еще год назад Эстерен в Вальедо подавлял его своими размерами. Теперь он понял, что Эстерен — деревня. Рагоза эмира Бадира была одним из крупнейших городов Аль-Рассана.

Он никогда прежде не бывал в городе, где живет и занимается своими делами так много людей, и все же среди толкотни и хаоса, вихря движений, кипения звуков постоянно ощущалась утонченность: то из какой-то арки доносились звуки струнного инструмента, то слышался плеск фонтана, почти невидимого за цветущей стеной деревьев. Правдой оказалось то, о чем ему говорили: Звезднорожденные Аль-Рассана обитали в совершенно ином мире, чем Всадники Джада.

Половина всех предметов во дворце или в тех благородных домах, где он побывал, была сделана из резной и полированной слоновой кости, которую привозили морем с востока. Даже ручки ножей, которыми пользовались за столом. Ручки на дворцовых дверях. Несмотря на медленный упадок Аль-Рассана после падения Силвенеса, Рагоза оставалась явно богатым городом. В каком-то смысле, именно благодаря падению халифов.

Альвар добился, чтобы ему это объяснили. Кроме прославленных мастеров — резчиков по слоновой кости, — здесь жили поэты и певцы, кожевники, резчики по дереву, каменотесы, стеклодувы, строители — мастера самых разнообразных ремесел, — которые никогда бы не рискнули отправиться на восток, через Серранский хребет, в те дни, когда Силвенес был центром западного мира. Теперь, после падения Халифата, каждый из правителей городов получил свою долю ремесленников и художников, которые прославляли и воспевали его достоинства. Они все были теперь львами, если верить сладкоречивым поэтам Аль-Рассана.

Но им, разумеется, не верили. Поэты — это поэты, им надо зарабатывать на жизнь. Правители — это правители, теперь их целый десяток. Некоторые осели на развалинах своих стен, некоторые погрязли в страхе или скупости, а некоторые — очень немногие — стали наследниками прежнего Силвенеса. Альвару казалось, хотя он имел довольно скудный опыт, что эмира Бадира в Рагозе следует причислить к последним.

Среди окружающих его незнакомых вещей: неизвестных пьянящих запахов, доносящихся из дверей домов, дворов и харчевен; звона колоколов, призывающего верующих на молитву через отмеренные промежутки времени дня и ночи; буйства звуков и красок на базаре — Альвар радовался тому, что здесь, в Аль-Рассане, так же измеряли год промежутками от одного полнолуния белой луны до другого, как было и у него дома. По крайней мере, хоть это не изменилось. И он мог определить точно, сколько прожил здесь, в этом мире.

С другой стороны, когда он останавливался, чтобы оглянуться назад, ему казалось, что прошло гораздо больше трех месяцев. Год, проведенный в Эстерене, казался призрачно далеким, а ферма осталась в почти невообразимом прошлом. «Интересно, — думал он, — что сказала бы его мать, если увидела бы его в небрежно подпоясанных, развевающихся одеждах ашаритов прошлым летом?» Собственно говоря, он и так это знал. Она бы снова отправилась прямиком на остров Васки, на коленях бы поползла, чтобы замолить его грехи.

Дело в том, что здесь, на юге, лето было жарким. Головной убор был просто необходим в раскаленный добела полдень, причем не такой обременительный, как шляпа из жесткой кожи; а светлые туники и штаны из хлопка были гораздо более удобными на городских улицах, чем те, что он носил, когда они приехали сюда.