Юрий Буйда. Львы и Лилии
Лилия — это имя, а Лилечка — это судьба. Лилия и Лилечка — разные женщины. Лилечка каждый день ходит на службу, пьет растворимый кофе, слывет среди коллег мямлей и чуть ли не синим чулком, вечером покупает в супермаркете пачку пельменей и йогурт, запирает дверь на три замка и читает “Гипериона” или комментарии к “Дуинским элегиям”. Она работает редактором в издательстве и втихую презирает авторов, которые пишут “запало за душу” и “пальто, отороченное меховым воротником”. У нее жидкие волосы рыжеватого оттенка, слишком большая грудь, слишком широкие бедра, а одевается она на Кандауровском рынке. А Лилия... Лилия — вакханка, гетера, сука, подружка Сафо и Кэтрин Трамелл... по вечерам, заперев дверь на три замка, она надевает белье Victoria’s Secret, пьет душистое вино и ласкает себя до одури... она обожает Тинто Брасса и Джона Хьюстона, опасные тайны и приключения, мясо с кровью, запах скипидара, потных безмозглых мужчин с волосатыми плечами, грязь под ногтями... и у нее роскошные рыжие волосы... огонь в джунглях... Лилией была моя мать, а я — только Лилечкой. Я получила свое имя — такое же, как у матери, — как пальто с чужого плеча. Уменьшительно-ласкательный суффикс превращал меня в тень, в пародию... Про отца я почти ничего не знаю. Однажды мать сказала, что он был выдающимся человеком, переводил Кьеркегора и комментировал Шестова, но этим список его достоинств и исчерпывался. Они не прожили вместе и двух месяцев — я появилась на свет, когда переводчик Кьеркегора исчез из нашей жизни навсегда. Мать не любила о нем вспоминать. Зато про Льва Страхова она могла рассказывать чуть не каждый день. Он был первой, главной и единственной ее любовью. Настоящей любовью. Ураганом любви, тайфуном любви и погибелью. Он врывался в женскую судьбу, как захватчик в поверженную крепость, крушил все вокруг, грабил и насиловал, а потом уходил не оборачиваясь... Когда мать вспоминала про Льва Страхова, она оживлялась. Лев Страхов, Лев Страхов! Он был гениальным актером, который опередил свое время, безудержным пьяницей и бабником. А какой у него был голос... какой дивный голос... бездонные — без-дон-ные — глаза и дивный голос... голос самого соблазна... пленительный голос зла... Мать то и дело сходилась и расходилась с мужчинами. Они появлялись и исчезали. Когда она расставалась с очередным любовником, то принималась вспоминать Льва Страхова. Другие мужчины приходили и уходили, а вот он — он всегда был с нами, этот человек-ураган, насильник и грабитель, землетрясение и пожар. “Настоящий лев, — говорила мать. — Бешеный, бешеный, бешеный зверь, царь зверей”. Наверное, поэтому мне и снились львы — могучие оранжевые чудовища, которые бродили среди белоснежных лилий. Лилии были огромными, как деревья, а львы — страшными. Они кружили по лесу из лилий... лев за львом, лев за львом... круги сужались... львы были все ближе, ближе... они чуяли меня... их клыки, их мощные лапы с грязными когтями, их смрадные пасти... я с криком просыпалась...
Моя мать была актрисой. Неплохой актрисой в неплохом театре. Какое-то время она даже была звездой... главные роли — Элиза Дулитл, Ганна Главари... аплодисменты, успех, цветы... Но гораздо лучше у нее получались другие роли: красавица, всеобщая любимица, богиня, ядовитая змея, шикарная любовница... шикарная! Просто шикарная! Отчим ее тоже обожал... он ей все прощал, все-все-все... они ссорились иногда, но так, несерьезно... он был очень хорошим человеком... инженер-строитель... высокий, с прекрасными волосами, широкоплечий, с детскими глазами... мы с ним гуляли иногда... в парк ходили, в театр... но театр он не очень любил... наверное, из-за матери... однако о ней — ни одного худого слова. |
