Подсознательно ей казалось, что все это белое, жирное и кремообразное пропитает ее, проникнув снаружи внутрь и изнутри наружу, и она отмякнет и будет нежной и всем приятной. Но это не помогло. Кожа оставалась такой же сухой и шершавой, у корней волос она шелушилась, и всюду саднило от раздражения. И в голове, прежде чем Инес успела удержаться, пронеслась запретная мысль. Он мой!
Нет. Нельзя позволять себе так думать. Она закрыла глаза и погрузила свои растрескавшиеся руки в посудную раковину с горячей водой и стояла неподвижно несколько мгновений, глядя, как они краснеют, потом ее взгляд блуждал по веснушчатым предплечьям, пока она задумчиво закусила нижнюю губу и оторвала от нее клочок сухой кожи. Обнаженное мясо поблескивало, как очищенная от кожицы мякоть винограда, пока из пор не выступила кровь. Хорошо, что жжет и щиплет, пусть напоминает, что надо сдерживаться. Не позволять себе раздражаться. Или быть не в духе. Надо быть доброй, теперь, когда Бьёрн наконец вернулся. Доброй и ласковой, мягкой и тактичной. Надо, хоть умри.
— Я обещаю, — сказала она вполголоса самой себе, но тут же осеклась, обратив взгляд в себя.
И, взявшись за посуду, увидела там, внутри себя, как Элси, ее сестра-близнец и копия, мама Бьёрна, но не Сюсанны, стоит на палубе, пока американский атомный ледокол «Туайлайт» пробивается сквозь паковый лед где-то в полярных широтах. Кто-то положил шершавую руку Элси на шею, приподнял вьющиеся, характерно-бесцветные волосы и торопливо поцеловал белую кожу под ними. Элси притворилась, что не заметила, только чуть ниже наклонилась над планширом, так что ледяной ветер обжигал теперь щеки.
— A penny for your thoughts… — проговорил мужчина за спиной Элси и обнял ее обеими руками, так крепко, что она не могла пошевелиться. Она попыталась вывернуться, но он даже не обратил внимания.
— Я думаю о красном кирпичном домике, далеко-далеко.
Ветер подхватил ее слова и умчался с ними прочь. Мужчина наклонился вперед, так что его губы оказались возле самого ее уха.
— What? I couldn't hear you.
Слова щекотали барабанную перепонку. Элси уперлась руками в планшир, оттолкнулась и высвободилась.
— Nothing. Let's go inside. It's freezing out here.
Инес вздохнула, закрыла глаза и еще глубже погрузилась в свои фантазии.
~~~
Потому что это были только фантазии. На самом деле сейчас Элси сидела в кафе на Лайм-стрит в Ливерпуле, уставившись взглядом в кафельную стену. Никто ее давно уже не целовал в шею, и ледокола «Туайлайт» никогда не существовало, она сама его когда-то выдумала — в письме к сестре, много лет назад, и уже почти забыла и думала теперь совсем не о красном кирпичном домике, далеко-далеко. А думала об этой самой стенке. Зачем было все кафе отделывать изнутри кафелем? Непонятно. Может, на ночь его сдают под бойню, а по утрам моют стенки из шланга? Или устраивают тут ночные вакханалии, оставляющие антисанитарные следы? Усмехнувшись, она помешала ложечкой в чашке. Британская оргия с джином и чинной распущенностью — это, наверное, неплохо. Если кто любит, конечно. Если не предпочитает одиночество и более тихие радости.
И вот теперь Элси могла спокойно предаться этим радостям, поскольку сегодня днем списалась на берег и до сих пор не уяснила сама для себя, чем ей заняться в следующий момент. Встать, выйти на перрон и сесть в поезд — на север, доехать до Ньюкасла и оттуда паромом в Швецию — или на юг, в Лондон? А может, наоборот, выйти в город через вот эту стеклянную дверь и поискать гостиницу, где-нибудь поблизости? Она не знала. Но считала, что занятно поглядеть, что же она выберет. Она решила тщательно проследить за процессом принятия решения, посмотреть, чем именно оно принимается — ногами, желудком или какой-нибудь неведомой маленькой железой, запрятанной глубоко в мозгу. |