Марта Андреевна докурила, затушила бычок и, поморщившись, махнула рукой.

— …но и Дочь, — понимающе закончила за неё Лиза. И заговорила горячей, сбиваясь: — Она… она в его сознании всё время меняется. Как привидение, честное слово, Ма. Как ведьма. Она то могущественная и тёмная, всевидящая, страшная… как гроза ночью, то загадочная и такая… эмоциональная, а потом вдруг беззащитная и непонятливая…

Ма размышляла.

— Ведьма… — пробормотала она, скосоротившись. — Дура она, а не ведьма…

Лиза опустила взгляд. Она не знала, что сказать, а кроме того, её потрясла картина, которую она сама только что описала. Она не подыскивала слова, не собиралась с мыслями, просто говорила о том, что видела — но из этого рождалось нечто большее…

— Ма, — осторожно спросила она, — а ведь я сейчас описывала… ну… то есть…

— Царицу Шаммурамат, — фыркнула Ма и сказала уже серьёзно: — да, ты описала прекрасный образ женщины. С большой буквы.

— А почему так вышло… — уныло сказала Лиза, — ну, это… почему получилась — дура?

Ма расхохоталась. Потом напустила на себя загадочный вид и заговорила:

— Всякий, кто гнетёт то, чему предназначено расти, и поддерживает то, чему предназначено погибнуть… круглый, набитый, полный дурак! — закончила она резко и звонко хлопнула в ладоши. — Лизка! Чего мы тут сидим, лясы точим? Работать пора!

Лиза улыбнулась.

Лиза работала.

Ма расположилась у себя за столом, клиент — в удобном кресле перед нею, Лиза стояла в сторонке, в тени, у шкафа в углу. Она не любила сидеть во время работы: рисковала забыться и уйти слишком глубоко. Она была очень хорошим медиумом.

Лиза работала и знала, что у мальчика Кирюши никогда не было девочки, что он никогда не был влюблён, что он хотел бы поговорить об этом, но не решается. Ещё — что он считает Лизу красивой, как фотомодель, и ему мучительно стыдно показывать надменной красавице свои жалкие, убогие мысли… грязные, стыдные мысли. Лиза окунулась глубже в его сознание, и губы её тронула улыбка: хотела б она вправду быть такой принцессой. А что до мыслей, то Лиза видела мысли многих людей, и ничего особенного Кирюша не воображал. Её, напротив, удивляло, что он не любит порнографию и не испытывает желания мстить женщинам.

Она спускалась всё ниже и достигла наконец бледной поверхности, напоминавшей поверхность воды. Это была тоска — жгучая тоска одиночества, мучившая Кирюшу. Такая же тоска жила в сердце Лизы. Сердце её отозвалось эхом, она зажмурилась и беззвучно вздохнула.

«Лиза!» — мысленно позвала Ма.

«Я в порядке, — ответила Лиза, — можно начинать».

Ма кивнула.

— Давайте немного отвлечёмся, — сказала она клиенту.

Кирилл Вадимыч покорно кивнул.

«Мы ни разу не говорили с ним о женщинах и об одиночестве, — подумала Лиза, — странно это». Они тратили часы и часы на анализ его отношений с матерью — тяжёлых, страшных, ещё более мрачных, чем у Лизы, но дальше не шли. «Может быть, сегодня, — думала Лиза. — Ма что-то задумала». Пока что Марта Андреевна спрашивала, Кирилл Вадимыч отвечал: всё шло как обычно.

— Расскажите, как вы представляете себе свой дом, — вдруг попросила Ма.

— Квартиру? — рассеянно сказал Кирилл Вадимыч. — Ну, мы живём в двухкомнатной…

— Нет.