— Двухпудовой гирей помаленьку балуюсь, — похвастался он.

Разговаривали они в «Гамбринусе», пивном баре на Дерибасовской, названном так в память купринского. Тимчук, только что закончивший смену в порту, пригласил туда москвича:

— За кружкой пива и вспоминается лучше…

Саблин не возражал: жара в Одессе держалась адская.

— Гриднев сказал мне, что в дни оккупации вы были полицаем, — начал разговор Саблин.

— Був, — сказал Тимчук и тотчас же повторил по-русски: — Чего же скрывать: был. Но только в первые дни, пока не вывел в катакомбы Александра Романыча Гриднева. Там и остался, в боевой группе Седого.

— Меня вот что интересует, — продолжал Саблин. — Вы, конечно, и на процессе полицаев присутствовали?

— На каком? Их несколько было.

— Когда Колоскова и Закиряна судили.

— Пришлось. Свидетелем вызывали.

— Но я хочу вас спросить о том, которого на суде не было. О Лобуде.

— Был такой зверюга. Знаю. В другой фельдкомендатуре служил. Незнаком, но слыхивал.

— В частности, интересуюсь его работой в гестапо. В списках осведомителей его нет. Но ведь были и такие, которых гестапо использовало неофициально. Под кличками.

— Чего не знаю, того не знаю. Знал бы, сказал на суде… Так он при побеге двух из нашей охраны убил. Все одно — вышка.

— Кто убил — неизвестно. Может быть, их пристрелил его сообщник, тайком проникший в тюрьму, — вспомнил Саблин прочитанное судебное дело.

— Може, и тот постарался. Только без Лобуды не обошлось. Классно стрелял, говорят…

Глава шестая

К Марине Цветковой Корецкий проехал домой.

— Господи! — раздраженно воскликнула Марина. — И опять о карточке Максима?

— Опять, — послушно согласился Корецкий. — Что ж поделаешь, следствие.

— Так я же не убивала вашего конюха! И Максим не убивал. А вы подозреваете!

Корецкий выждал минуту и мягко, даже с виноватой улыбкой, вежливо пояснил:

— Мы пока никого не подозреваем, но хотим избавить от подозрения хороших людей. Мы ценим и уважаем товарища Каринцева как выдающегося ученого, но нас, честно говоря, интересует эта загадочная связь с ипподромом.

— Ничего загадочного, — отрезала Марина. — Я хожу на бега только потому, что меня приглашает Максим. А он — бывший конник-спортсмен, в детдоме воспитывался близ конефермы. К верховой езде приучен с детства. Вот и ходит на ипподром — больше смотреть, чем играть. Потому, может быть, знает и вашего конюха.

Корецкий выслушал и осторожно переменил тему, вернее, чуть-чуть сдвинул ее.

— У вас общая компания с Фрязиной и ее спутником?

— С Динни Хэмметом?

— Именно.

— Опасное знакомство?

— Нет, почему же? Пока неопасное, — подчеркнул Корецкий.

— Трудное у вас ведомство. Все-то вы подозреваете… А вы не смотрите, что он из американского посольства. Умный, интеллигентный и, по-моему, порядочный человек. И отнюдь не враг. Я Даже удивляюсь, зачем его держат в посольстве. Ему многое у нас нравится больше, чем в Америке, например газеты. Сдержанная разумная информация, а у них рекламная свистопляска с антисоветским душком. Так он говорит. Я не знаю американских газет, но мне нравится его критическая настроенность.

— И вы ему верите?

— А почему бы нет? Многие американцы настроены критически к порядкам в Штатах.