– А эти… жертвы? – продолжаю давить намеченную линию.

– Как часы, – свидетель переходит к рассмотрению второй трудовой ладони, на которой сверкает еще один золотой перстень. – На прошлой неделе, в воскресенье, как положено. Аккурат на площадке для выбивания ковров. Фамилию не скажу, больно мудреная. Со строительством связанная. Жена какого‑то американского фокусника, который статую Свободы свистнул. Потом, правда, вернул.

Это уже кое‑что!

Вытянув над головой удостоверение, чтобы ненароком не подстрелили, подхожу к площадке, на которой ранее граждане обычно выколачивали пыльные ковры и паласы. Сейчас от площадки не осталось и следа. Земля вымощена мраморными плитами. Расстелены красные дорожки. Рядом с кабинкой для переодевания замер военизированный почетный караул с карабинами. Неподалеку стоит работающий вертолет, неработающий военный оркестр, походная кухня с варящейся овсяной кашей и солдатская тумбочка с черным телефонным аппаратом прямой международной связи.

Подходит, чавкая иностранной жвачкой, свидетель Иванов.

– Что думаете делать, гражданин начальник? – два передних зуба у него золотые.

– Когда очередной завоз ожидается? – поднимаю с мраморных плит белую пуговицу с иностранной надписью и прячу улику в целлофановый пакет из‑под утреннего батона.

– Сегодня, – дворник смотрит на золотые часы неизвестной мне швейцарской фирмы, – Ровно через час. Ловить будете, гражданин начальник?

Я не отвечаю. Свидетель, даже если он единственный, не должен знать оперативных планов. Отхожу на присмотренную ранее укромную позицию под детским грибком. Сучковатый столб с куском крашеного железа на макушке. Сажусь, прислоняясь к дереву. Сверху свисают четыре пары сапог. Нечищеных, кстати. Снимаю фуражку, вытираю лоб. Жарко.

– Ничего не получится, – свидетель пристраивается рядом, сжимая в руках метлу с дарственной надписью от мэра.

– Почему? – жарко так, что приходиться снять и китель. Жалко, на рубашке нет погон.

– Потому, что уже все уже было, – философски поясняет свидетель, доставая из кармана горсть семечек, – Хотите, гражданин начальник? Как хотите. Не поймать вам преступников. Девчонки как появлялись, так и будут появляться. Лучше бы построили трибуны, поставили мачты с фонарями, да народ пускали за деньги иностранных гостей разглядывать. И государству прибыль, и жертвам бесплатная реклама.

– Поймаем, – не совсем уверенно заявляю я.

– Вряд ли, – зевает дворник. – В прошлый раз Семеныч тоже клялся. И что? Глазом моргнуть не успели, а новая гражданка тут, как тут. Одна, без сообщников и захватчиков. Прямиком из Европы. Р‑раз, и появился ни откуда. Стоит, визжит, на КГБ все валит, бедолага.

Еще новая информация. Груз, то есть жертвы, вываливаются быстро. И преступник, кто бы он ни был, не обращает внимания на десятки людей, которые ради его поимки томятся здесь круглые сутки. Ни стыда, ни совести.

– Поймаем, – злость не слишком хороший помощник. Но если мафия действует без правил, то почему я должен рисковать своей первой медалью? – Я капитану своему поклялся.

– Ну‑ну, – кивает массивным подбородком свидетель. – Как же! Поймаете. А вы, гражданин начальник, мыло купили?

От моего сурового взгляда лысина свидетеля покрывается инеем.

– А что? Я ничего. Ловите. Вот через пять минут и ловите.

Свидетель, поправив на груди толстую золотую цепь, задом отползает в свой окоп, под прикрытие уложенных штабелем сил быстрого реагирования.

По двору легким шорохом пролетают последние команды и приготовления.