Устремив взгляд на тарелку, она только тихо сказала:

— Да, должны.

Не надо было смотреть на него, чтобы знать, что у него вспыхнули щеки. Было это вызвано смущением или гневом — ее это не интересовало. Она не спала всю ночь и надеялась, что утром он чувствовал себя настолько же невыспавшимся, как и она, хотя по его виду понять это было невозможно.

— На меня насели родственники, — сказал он в качестве объяснения. — Потому что я принял решение, которое им не понравилось. А у вас какое извинение?

Теперь пришел черед краснеть Кимберли. Конечно, он имел в виду шум, который она подняла, как только в его комнате стало тихо. У нее никакого извинения не было — это была чистой воды месть. Но все равно она не стала просить прощения.

Он и его родичи могли бы продолжить свой спор где-нибудь в другом месте, когда поняли, что мешают ей спать. Но они этого не сделали и по-прежнему не давали ей заснуть… Она вовсе не обязана перед ним оправдываться. Она все еще не оправилась от простуды и еле сидела за столом — так у нее слипались глаза. А он вышел к завтраку явно в прекрасном расположении духа и добром здравии.

— То, что вы пытаетесь оправдать ваше вчерашнее поведение, не делает вам чести, Макгрегор. Я почти не спала последние три ночи — и две из них из-за вашего бесцеремонного пренебрежения окружающими.

— Так вы извиняетесь за ваше поведение?

— Я перед вами не извиняюсь, — прошипела она. — Я просто показываю вам, что ваше поведение было даже хуже, чем вы считаете.

— Если бы вы вежливо попросили нас не шуметь, милочка, мы бы могли вас послушаться, но ведь все было не так, правда? — довольно самоуверенно заметил он.

Она ахнула. У него хватило нахальства винить в своем поведении ее! Но чего же можно ожидать от… Кимберли решительно подавила эту мысль, осознав, что позволила отцовским предубеждениям повлиять на нее. Не правда. Этот шотландец сам внушил ей чувство неприязни.

Его слова ответа не заслуживали. Продолжать разговор в том же духе значило бы опускаться до его грубости. И все же она не удержалась:

— Нужно ли напоминать вам, что, если бы вы не шумели, мне вообще не понадобилось бы к вам обращаться? Называйте меня леди Кимберли. Я вам не «милочка».

— И я этому очень рад! — парировал он. Ей страшно захотелось встать и отвесить ему хорошую оплеуху. Но она напомнила себе, где и с кем находится, и постаралась сосредоточиться на том, чтобы не покраснеть.

— В этом мы единодушны, Макгрегор, — огрызнулась она и добавила, подражая его напевному шотландскому говору:

— И до чего же я рада, что избавлюсь от вашего общества, когда закончится завтрак!

Эти слова были встречены веселым смехом и нахальной улыбкой.

— Так, значит, вы уезжаете из Шерринг-Кросса?

— Нет, это вы уезжаете. Он покачал головой:

— Придется разочаровать вас, право, придется. Я не уезжаю.

Она нахмурилась:

— Вы лжете! Я ясно слышала, как его светлость.

— Его светлость передумал, — прервал он се, тоже хмурясь. — И пока я не обиделся на то, что меня назвали лжецом, вы передо мной извинитесь.

— Нет, не извинюсь. Признаю, что в изменившихся обстоятельствах вы в данном случае и не солгали, но, принимая во внимание вашу профессию, Макгрегор, я не сомневаюсь, что лжете вы с такой же легкостью, как и грабите. И поскольку вы, к несчастью, остаетесь здесь, мне придется запирать свое имущество.

Она не могла бы унизить его сильнее, даже если бы захотела. Но на самом деле она вовсе не хотела его оскорбить, просто была так смущена и раздосадована, что отвечала не подумав.