О, Литта в свое время оказался куда милосерднее русского императора, и как только Мария поняла, что беременна, немедленно устроил ее брак с Павлом Паленом. Конечно, за ним очень гонялась ее старшая сестра Екатерина, тайная дочь самого светлейшего князя Потемкина-Таврического, но молодой Пален страстно любил Марию. Литта затеял дивную интригу, о которой он до конца жизни вспоминал с удовольствием – и Павел Пален увез Марию как бы без согласия ее матери и отчима и тайно венчался с ней. Венчание, впрочем, почти тотчас перестало быть тайным – стараниями того же Литты. Он предчувствовал неприятное открытие, что, во-первых, его обожаемая, вожделенная супруга уже не девица, а во-вторых, беременна, – уничтожит всю пылкость молодого Палена. Генерал с удовольствием отказался бы от своих обязательств, когда бы не был человеком чести. Но жизнь молодых супругов сразу, с первой же брачной ночи, стала поистине невыносимой, а потому они оба вздохнули с облегчением, когда приличия позволили Марии, только что родившей дочь, отбыть под крыло заботливой маменьки и более чем заботливого отчима – в Санкт-Петербург.

И здесь-то Литта встретил самую большую и святую любовь своей жизни – девочку, названную его именем…

У него уже были побочные дети. От одной хорошенькой и добросердечной француженки он прижил двух сыновей, но был к ним совершенно равнодушен. Мальчики пошли в мать – невысокие, худощавые, с мелкими, пикантными чертами лица. Очень привлекательные, но не более того. Юлия же с первых дней жизни была его портретом – со смягченными и утонченными чертами, конечно, но все же при взгляде на нее сразу вспоминалось прекрасное лицо того пылкого мальтийца, который некогда с превеликим облегчением сбросил с себя цепи обета безбрачия, чтобы отдаться наконец велениям своего сердца и своего естества. Разве удивительно, что Литта обожал Юлию?! Тем паче, что обожал ее он один…

«Законный отец» Пален этого ребенка видеть не хотел. Сознание, что он, неведомо для себя, послужил не более чем ширмой для прикрытия непристойной и, мягко говоря, постыдной связи, его просто убивало и наполняло отвращением к прелестной девочке. Человек не всегда властен в самом себе…

Мария была к дочери совершенно равнодушна. Наверное, подобное качество она унаследовала от матери, ибо Екатерина Скавронская-Литта оставалась, как уже говорилось, фантастически безразлична к жизни вообще и к своим детям – в частности.

Юлии никто не открывал тайны ее рождения. Но, возможно, она сама обо всем догадалась, ибо в Италии только ленивый, взглянув на эту пару, не восклицал: «Как же красивы эти отец и дочь!»

Они объехали всю страну, но больше всего времени провели в Неаполе.

Впрочем, в памяти неаполитанцев осталась отнюдь не дипломатическая деятельность Скавронского. Дипломаты о нем давно забыли, но престарелые любители музыки отлично помнили, ибо это был воистину меломан из меломанов… Однако весьма курьезный меломан.

Мало того что Скавронский обожал слушать оперы – а неаполитанский оперный Тeatro di San Carlo славился на весь мир! – он еще обожал их писать, от либретто до последней ноты, и не только писать, но и ставить.

Не существует театра, который не испытывал бы нужды в деньгах, а Павел Мартынович, который обладал баснословным состоянием, был необычайно щедр. Свои прихоти он оплачивал, не считая ни меди, ни золота.

Само собой, Скавронский брал на себя все расходы по постановке своих творений, но еще и платил немалые суммы актерам, чтобы они не отказывались от своих партий, которые оскорбляли их музыкальный вкус и слух. Кроме того, нужно было откупить полтеатра для клакеров, которые обязаны были представлять восторженных зрителей.