Ульяна Соболева. Любимая Президента
Глава 1 Людское равнодушие страшнее самого жуткого маньяка убийцы, оно жизни людей косит конвейером. Предпочитают отмолчаться, отсидеться, не видеть и не знать. Так жить легче. (с) Отшельник. Ульяна Соболева Это был жуткий и самый кошмарный сон. Сон, в котором я бегу через лес, спотыкаюсь, царапаю руки и ноги ветками и испуганно оглядываюсь назад. Мои руки в крови… в ЕГО крови. И я в истерике, я трясусь от дикого ужаса и от мысли, что убила его. От мысли, что он сейчас там, валяется на земле окровавленный, с ножом в боку и смотрит в небо своими пронзительно синими глазами. Остановилась, чтобы отдышаться, снова оглянулась назад. Как же хочется вернуться, как же хочется сломя голову побежать туда, где он медленно оседал на колени, глядя на меня и жутко улыбаясь своим безупречно красивым ртом. Ртом, который меня целовал…ртом, который грязно опускал меня в болото и возносил на вершины экстаза, ртом, который я успела полюбить себе на погибель. А потом прижала руки к животу и вспомнила, как он…почему это сделала. Свой выбор. Никто и никогда не будет дороже и любимей собственного ребенка. И у меня есть только он. Еще нерожденный, но самый родной. Единственный родной для меня. Развернулась и, всхлипывая, побежала в сторону дороги. Потом я буду брести по ней очень долго. Ободранная, грязная и босая. Мимо проезжают автомобили, кто то облил меня грязью. Я мокрая, голодная и обезумевшая от страха, от горя и от неизвестности. И я еще не знаю, куда иду. Мне не к кому. У меня нет денег и нет документов. И мне безумно страшно, что за мной будут гнаться, что меня найдут и, если я его убила, посадят, и отберут потом ребенка. А может, за убийство президента казнят. Нет, мне не страшно за себя. Мне страшно за тот комочек, который живет во мне, страшно, что он останется в этом мире совершенно один, как я когда то. Страшно, что однажды ему придется себя продать, чтобы выжить. И я не имею права этого допустить. Возле меня внезапно остановилась машина, и я чуть не заорала от ужаса, бросилась в сторону. Поскользнулась в грязи и чуть не упала. Стекло опустилось, и я увидела Гройсмана. – Садись! Кивнул на переднее сиденье, но я отрицательно покачала головой. – Садись, говорю! – Нет! Неет! Убирайтесь! – Садись, дура! Я помочь хочу! Никто больше не поможет! Сгребут какие то уроды или менты! Садись в машину! Застудишься и без ребенка останешься! – Это…это он вас послал? – Нет! Не бойся! Садись! Полил дождь, и я все же открыла дрожащей рукой дверцу машины и села. Меня трясло так, что зуб на зуб не попадал. Гройсман набросил мне на плечи свой пиджак и протянул бутылку с водой. – Выпей. На заправке чай горячий куплю. Сорвались с места. Не знаю, почему села к нему. Боюсь до дикой дрожи и в то же время понимаю, что нет у меня выбора. Нет другого спасения. И долго брести по этой дороге я тоже не смогу. – Куда мы едем? – На заправку. Переоденешься, и я тебя на вокзал отвезу. Там сзади твои вещи и документы. Поезжай куда глаза глядят. Желательно, как можно дальше. Кивнула и в бутылку обеими руками впилась, меня все так же трясет и все так же стучат зубы. – Он…он жив? – Жив. – Он… – Выкарабкается. Рана не смертельная. А у меня перед глазами день…когда я поняла, что не могу без него, когда он впервые мне улыбался.
«Он привез меня в гостиницу на берегу моря. Если нас и сопровождала охрана, делали они это очень осторожно и незаметно. Потому что у меня впервые создавалась иллюзия, что мы одни. Оказывается, вот этого самого ощущения мне ужасно не хватало. Обычного, человеческого уединения. Привычная роскошь вновь вернулась в мою жизнь. |
