|
Ветер вдруг изо всех сил толкает окно. Оно распахивается, повалив на пол цветочные горшки с бегонией и кактусами. Высокий лимон в маленьком, собрался было рухнуть, покачнулся, но раздумал и остался на месте. Саша хочет закрыть окно и долго не может справиться: рамы рвутся у нее из рук. Встает Коля Великанов и на своих длинных ногах идет на помощь. Он обуздал окно, но уронил горшок с лимоном — на подоконнике и на полу у окна целое побоище.
— Так плохо дело, что хоть пляши, — говорит он шепотом. Да, плохо. Так плохо, что хоть пляши. — На трибуну должны выйти товарищи и прямо, честно признаться в своих ошибках, признаться в своей слепоте и попустительстве. Сестра Поливанова всегда потакала Королеву, пускай она перед всем коллективом скажет без утайки, как она помогала ему… За окном творится нечто несусветное. Дождь хлещет изо всех сил. Переведет дух и снова потоками обрушивается на землю. Кажется, он хлещет по всей земле. — Господи, — с отчаянием говорит доктор Филиппова, — а я без калош и без плаща. Только-только вылезла из гриппа. Перед Сашей сидит доктор Ткач. Отличный хирург. Ему лет шестьдесят, наверно. Втянув голову в плечи, он слушает Прохорову. — А, вот, доктор Ткач, а вы что скажете? Вы работали рядом с Королевым, почему вы не сигнализировали? Что мне делать? — думает Саша и смотрит в окно, за которым буйствуют световые и шумовые эффекты. Что мне делать? Лучше всего промолчать. Но промолчать не дадут. Вызовут к трибуне и потребуют: говори. Надо придумать, что сказать. Думай не думай, тут выбора нет… И будет ночь. В дверь позвонят, и войдут двое военных, тех самых, что она видела у Королева. Аня проснется, сядет на кровати, взглянет с ужасом. А они скинут на пол книги, выбросят из шкафа белье. Нет, ты этого не увидишь, тебя уведут. И Катька будет цепляться за твое платье и реветь в голос, ничего не понимая. Так. Что же она скажет? Что бы она ни сказала, Дмитрий Иванович ее не осудит. Он поймет, что она делает это ради детей. Но она, как она будет жить после этого? «Говори, что знаешь, делай, что должно, а там будь что будет». А что должно? Говори, что знаешь… Тяжелой поступью идет через зал доктор Ткач. Он идет, шумно и страшно задыхаясь, как тот старик из Сухуми. Следом идет тишина: все знают, что Королев спас его внучку. Случай был почти безнадежный. У Ткача дрожали руки, он не мог оперировать. Дмитрий Иванович взял нож у него из рук и сменил Бориса Львовича у операционного стола. Девочка выжила. Доктор Ткач долго стоит, не говоря ни слова. — Мы ждем. Вы что, онемели? — спрашивает Прохорова. — Я уверен… что суд разберется… и вынесет справедливый приговор… Надеюсь, что… — Это не ответ, а уловка! — повышает голос Прохорова. — Вы заодно с врагом! — кричит Ветлугина. Как Дмитрий Иванович говорил о Прохоровой? «Она любит начальство и всегда лает в указанном направлении». Но о сестре Ветлугиной он говорил иначе: «Когда на операции нет моего друга Марии Петровны, я как без рук. Быстрота, находчивость, четкость — ну, прелесть!» — Вы заодно с врагом! — повторяет Ветлугина. У нее красные, воспаленные веки, и губы пересохли. — Я надеюсь… что суд… разберется, — говорит доктор Ткач. Слово найдено, — в тоске думает Саша, — «суд разберется». Я надеюсь, что суд разберется. Она скажет: «Я согласна с Борисом Львовичем. Мы должны подождать, суд разберется». Ах, как бы хорошо вдруг открыть глаза и понять, что все это был сон. А если уйти? Вот встать и уйти, и все. — Даже зонтика не захватила, — говорит доктор Филиппова. |
