Я сидела за рулем и от удивления чуть не врезалась в пальму. В эту ночь, как и в предыдущую, мы почти не смыкаем глаз. В наших смежных комнатах в гостинице "Великий Ришелье" на ковре в беспорядке валяются листы из досье, переданного мне судьей, остатки ужина, который мы попросили принести наверх, полные пепельницы, пустые пивные бутылки. Обе в неглиже, мы терпеливо, стоя на коленях, восстанавливаем маршрут Кристофа после его побега в августе 1939 года. Скрупулезно сопоставляя факты, мы стараемся определить, где могут обитать сегодня женщины, которые давали ему приют, любили, ненавидели и зачастую губили его.

Вопреки кажущемуся на первый взгляд, добраться до тех, кто живет дальше других, проще, а не труднее. Прямо в досье мы обнаруживаем адреса Йоко, Эсмеральды, девицы по кличке Орлом-и-Решкой. Парижский импресарио сообщает нам по телефону адрес Фру-Фру в Лос-Анджелесе. Затем мы определяем местонахождение почти всех остальных. К тому времени когда первые лучи солнца проникли в наши открытые окна, Эвелина уже отпечатала и вложила в конверт мои призывы о помощи всем, кого я перечислила, и еще Эмме, Зозо и Толедо. Днем настает очередь Белинды, а назавтра мы можем отослать письмо и Каролине благодаря помощи ее бывшей кухарки.

Вероятно, ни я, ни кто другой так и не узнаем, что стало с Ванессой и Савенной, двумя сестрами-близнецами из "Червонной дамы". Я очень сожалею об этом, поскольку сведения из досье косвенно подтверждают болтовню старой горничной доктора Лозе. Бросив промышлять проституцией, они, по-видимому, целый год прятали у себя Кристофа - с того момента как он, раненный, бежал из осажденного "Пансиона Святого Августина", и до того как он, находясь в столь пиковом положении, бежал на борту "Пандоры". Так как Кристоф был не в состоянии различить их даже в постели, он так и не мог сказать, которая из двух выстрелила в свою сестру из ружья в лачуге на берегу моря, где они делали ванильное и фисташковое мороженое, - к несчастью, в тот самый момент, когда его надоумило встать между ними.

Не узнать мне, что стало с Саломеей, Малюткой Лю, Ясминой, некоей Гертрудой, которую он встретил в Вене и которая донесла на него англичанам, - о ней он упорно хранил молчание, сказав лишь:

- Бывает, нас предают и женщины, если они слишком долго прожили среди мужчин.

Я вспоминаю этот июль и этот август как время жесточайших контрастов - прохладной тени и палящего зноя.

Благотворная тень - это камера Кристофа. Кровать, одеяло защитного цвета. Стол, прикрепленный к стене, занятый целиком макетом "Пандоры", который Кристоф клеил из спичек, чтобы как-то развлечься. Давно забытый запах школьного клея. Высоко под потолком - зарешеченная отдушина, глядевшая во двор, куда Кристофа выводили на прогулку. Стул один-единственный, но великолепный и страшно нелепый, типичный стул из борделя, сохранившийся от веселых времен. Его из "Червонной дамы" приволок один сентиментальный артиллерист-немец, выменяв на ящик маргарина.

Фотографии на стене менялись почти так же часто, как состав правительства, однако Кристоф оставался неизменным в своих привязанностях - актрисы фигурировали одни и те же: Норма Ширер, Жизель Паскаль, Джин Тирни, Фру-Фру и Мартина Кэрол, еще только возносившаяся в небеса, усеянные юными звездами.

Зной - это мои ночи, мое одиночество, моя борьба с временем. Эвелина Андреи отправилась в Париж. Для поездок в Крысоловку и обратно я наняла скутер. По примеру Белинды, проделывавшей то же самое ради Красавчика, я поднималась на маяки созерцала высокие стены, за которыми держали моего возлюбленного.

Красавчика я бы с радостью убила.