- Фру-Фру! Ты что, выкинь эту штуку! Это ракетница! Здесь рядом бензин, понюхай!

- Плевать я хотела! Что ты читаешь?

Он сразу забыл про ракетницу и взглянул на книжку - Приключения Артура Гордона Пима. Я встала рядом с ним на колени. Почему-то я решила, что теперь уже не способна кому бы то ни было отомстить, тем более Фредерику. Так мне хорошо было в этом чуланчике, при этой дерьмовой свечке, как еще никогда не бывало. А может мы вообще влюбляемся в то, что вот-вот предстоит потерять. Спросила:

- Кто написал?

- Эдгар По. А перевел Бодлер.

- Видишь, ты все от меня скрываешь. Никогда не видела, чтобы ты читал.

Он обнял меня и поцеловал так нежно, что я снова разревелась, как бешеная, какой я тогда и была. Ни один из нас не догадывался, что это наша последняя ночь, что сейчас мы разлучимся навсегда.

Он опустил голову и печально произнес:

- Я не хотел тебе изменять. Это она меня заставила, пригрозила, что выдаст. Ты ведь знаешь, что тогда было бы. Либо опять в тюрьму, либо - за борт.

И Фредерик снова поглядел на меня своими черными блестящими глазами, такими искренними, тревожными. Сказал:

- Ты понимаешь, Фру-Фру, сколько акул нас преследует?

Я понимала сколько. И погладила его волосы. И тут мне - дура я, дура, дура - взбрело в башку учинить допрос:

- И давно вы так?

- Она засекла, как я выходил из каюты.

- Когда?

- Да не помню уже. После Новой Каледонии.

Словно мне врезали кулаком в живот. Я несильна в счете, но тут подсчитать было нетрудно. Крикнула:

- Новой чего?.. Значит, ты мне врал столько…

От ошаления и бешенства я одним махом вскочила на ноги и тем же махом вмазалась головой в этот вонючий потолок. Простонала, схватилась за голову:

- Дерьмо!..

И тут бабахнула фигня, которую я так и держала в руках. Две, три, может быть, четыре секунды я стоя, Фредерик сидя наблюдали, как этот чертов заряд мечется от стенки к стенке, испещряя чулан огненными дорожками, а потом вселенная взорвалась.

Когда я очухалась, я обнаружила, что лежу на дне спасательной шлюпки, положив голову на колени Толедо. Все тело ломит. Рядом сидит Джикс, наблюдая, как вдалеке, все удаляясь, полыхает "Пандора". Стоит жуткая тишина. От Америки до Австралии - ни единого звука, кроме плеска наших весел. За нами следом тащились еще две шлюпки. Но они были почти не видны в молочном тумане. По крайней мере для меня, стеклышки-то я ведь не захватила. Джикс меня обнял и произнес:

- Еще не вечер. Вот если б нас потопили япошки, спасатели уж точно бы не сунулись.

В сентябре начались съемки. Я даже радовалась, по крайней мере вначале. От всего напридуманного во время этого поганого путешествия осталось только название - "Губы". Я там сыграла медсестру, которая целует бравых "джи-ай" перед тем, как они отдадут концы, и находит свою малютку в тот самый миг, когда Макартур вручает ей орден. После "Губ" я снялась еще во множестве таких же слюнявых фильмиков, где без конца меняла наряды, курила модные сигареты и хихикала над плоскими шуточками. Уж лучше купил бы Джикс говорящую куклу. Она сыграла бы не хуже, чем я, да еще сэкономил бы на очках.

Джикс вскоре разжился "Пандорой-2", еще вдвое большей, чем прежняя. С тех пор как два года назад я отказалась повторить на ней кругосветку, у нас с ним строго деловые отношения. А с тех пор как я год назад вышла замуж за владельца международной сети институтов красоты, мы с ним общаемся только через моего агента. С тех пор как я два месяца назад стала вдовой, еще побогаче, чем он сам, Джикс кричит на каждом углу - специально, чтобы мне настучали, - что якобы он уже отыскал очередную платиновую кретинку, еще более убойную, чем ваша покорная слуга, и теперь сделает из нее кинозвезду.