Из соседней комнаты его вызывает Семийон:

– Ну какого шута ты там валандаешься? Сколько тебе нужно времени, чтобы одеться?

– Уже иду, иду, – успокаивает его Сильвен. – Минутку.

Оставив револьвер в библиотеке, он набрасывает красное пальто на плечи. «В меня стреляют», – повторяет он про себя.

Когда он входит в столовую, Семийон присвистывает от восхищения.

– Как бы я ни брыкался, – признается он, – а этот костюм продолжает меня потрясать. А вас? В нем определенно что-то есть. Давай ходи! Пока ты у меня на глазах, мне скорее придет на ум, как нам его обыграть.

Сильвен делает несколько шагов, и Семийон его останавливает.

– Не так, старина, ты движешься как манекен, а мы не на показе мод. Этот костюм должен стать для тебя второй шкурой. Доставь мне удовольствие – носи его дома постоянно. Да-да! Работай в нем. Жри. И все прочее.

– У Сильвена утомленный вид, – замечает Марилен. – У тебя что-нибудь не ладится?

– Просто эта штуковина оттягивает ему плечи.

Он доливает в ликер на два пальца водки.

– Держись, капитан! Твое здоровье. Еще один, кого бедуинам не одолеть. Жать, однако, – продолжает он, – что это чертово пальто появится лишь во второй части фильма. Поэтому предлагаю следующее. Мы начинаем с атаки. Свист пуль. Этот… не Бурназель, а как его там? Ла Мезьер. Никак не привыкну. Так вот. Ла Мезьер перезаряжает ружье. Пули уже изрешетили его пальто. Фельдъегерь… Так, что ли, его называют? Словом, парень, который передает приказы свыше. Так вот, он является с приказом капитану сбросить пальто. Мадлен, ты во всем этом потом разберешься. Слышь?! И, лишившись своей везучести, Мезьер смертельно ранен. Перед глазами умирающего проходит вся прожитая жизнь. Flash back. Таким образом, фильм и начинается красным доломаном, и завершается – кто-то накрывает им труп. «Дзинь! Дзинь!» – под занавес играет духовой оркестр. In ze pocket, птенчики мои.

– Flash back вроде бы уже вышел из моды, – не без ехидства ввернул Мадлен.

Похоже, эти двое не больно ладят. Сильвен слушает их откуда-то издалека, из необозримой выси, из недоступного им тайника. Он скорее склонен принять сторону Мадлена-сценариста. Семийон все время по-гурмански причмокивает, пережевывает пресную кашу общих мест. Он пересмотрел на своем веку слишком много фильмов. И уже не знает, где кончаются цитаты, а где начинается оригинальное творчество. Нет, не с ним, как ведущим в связке альпинистов, достигнут они вершины шедевра. Но теперь все это уже не так важно!

Семийон скатывает салфетку и пропускает через кольцо.

– Пошли-ка, ребятки, пора приниматься за дело. Марилен, ты тоже идешь с нами.

Они снова проходят в кабинет.

– Меня не устраивает, – продолжает Семийон, – что ваша история прежде всего история мужчин. Правда, там есть такой эпизод, когда этот… ну как его там… ла Мезьер увел жену Вильдье. Но этого недостаточно.

– Надо, – вмешивается Мадлен, – чтобы женщина была сквозным персонажем, скрытой пружиной всей истории, но я еще не совсем вижу, как это сделать.

– А ты, Сильвен? – спрашивает Семийон. – Ты видишь?

– Нет. Ни малейшего представления. Разве что…

– Давай смелее.

– Разве что она ненавидит обоих мужчин.

– О! – изрекает Семийон. – О! Это вовсе не такая уж бессмыслица.