Эви быстро разделась, сбросив одежду прямо на пол. Она выбросит ее позже; Эви решила, что больше никогда не оденет не то что эту юбку, но и любой другой предмет, который был на ней прошлой ночью. К тому времени, когда она встала под душ, ее всю трясло, да еще пришлось ждать, пока нагреется вода. Омывавший дрожащую фигурку ледяной поток воды мало отличался от температуры ее кожи и не был способен прогнать смертельный холод, пронизывающий до самых костей.

Она бы простояла так весь день, парализованная отупляющей болью, но наконец пошла горячая вода, прогнав отупение. Ей больше ничего не хотелось, кроме как улечься в постель, закрыть глаза и обо всем забыть, но это не выход. Она бы не забыла. Никогда не смогла бы забыть. И даже останься она в душе навсегда, ей никогда не смыть со своего тела его прикосновений, как не изгнать из головы воспоминаний о нем.

Роберт вообще никогда не хотел ее. Ему был нужен только причал.

Причал. Ее измученный рассудок вцепился в эту мысль с отчаянной признательностью. У нее все еще есть ее причал, единственное, что пока не лежало в руинах, в которые Роберт Кэннон превратил ее жизнь. И неважно, насколько велик нанесенный им вред, он еще не победил.

Отдавая дань многолетней привычке, Эви стала неторопливо собираться, намереваясь выйти на работу. Тщательно высушив волосы полотенцем, она встала перед зеркалом в ванной и тщательно расчесала спутанную гриву, а потом заплела пряди в косу. В зеркале отражалось ее собственное лицо, бледное и невозмутимое, с которого на нее взирали потухшие и бездушные, словно два черных омута, глаза. Смерть Мэтта хоть и опустошила ее, но где-то глубоко в душе оставила свет его любви. На этот раз у нее не было и этого. Нежная забота, которую Роберт выказывал ей, лишь иллюзия, созданная им, чтобы обмануть ее. Страсть между ними, по крайней мере, с его стороны, не более чем хитроумная комбинация потрясающего секса и сложного, запутанного, словно лабиринт, сценария, написанного лишь для нее одной. Х-м-м… У этого мужчины мог бы поучиться и сам Макиавелли.

Роберт сумел разрушить все защитные барьеры, которыми она надежно ограждала себя в течение многих лет. Она-то думала, что не вынесет еще больше боли, но благодаря ему поняла, что ее способность переносить страдания выходит далеко за рамки воображения. И, в общем-то, то, что случилось, не смертельно. Ей просто придется восстановить стены, сделав их более крепкими и высокими, чем прежде, чтобы уже никогда и никому не удалось проникнуть за них снова. Пусть это займет немало времени, в конце концов, его у нее в избытке, ведь ей предстояло до конца жизни вспоминать Роберта Кэннона и то, как он использовал ее.

Эви скрыла воспаленные, опухшие глаза за стеклами солнцезащитных очков и поехала к причалу, и, так как не хотела попасть в аварию из-за собственного невнимания, особо тщательно следила за дорогой. У нее не было никакого намерения погибнуть в автокатастрофе и тем самым подарить Кэннону столь желанную победу.

Когда она добралась до места, там все выглядело странно обыденным. Эви посидела в пикапе, в течение нескольких секунд пристально изучая взглядом все вокруг, испытывая смущение от такого постоянства и монотонности течения жизни. С тех пор как она уехала отсюда, прошел совсем короткий промежуток времени, а ей казалось, будто это случилось много недель назад, а не прошлым вечером. Но как бы то ни было, это ощущение не проходило.

Роберт метался по дому, словно запертая в клетке пантера, приходя в бешенство от того, что приходилось ждать. Ожидание было ему чуждо; все его чувства вопили о том, что он должен принять холодное, взвешенное решение и сыграть на этом. Осознание того, о чем сейчас думает и какую боль при этом испытывает Эви, разъедало ему душу, будто кислота. Он мог подарить ей новый дом, но вот поможет ли это исцелить ее сердечную рану? С каждым часом, что Роберт находился вдали от нее, с каждым часом, в течение которого Эви думала, что он предал ее, ее рана становилась лишь еще глубже.