— Роберт, — прошептала она, — не надо.

Трусливая, бесстыдная, бесполезная просьба.

Его поглаживающая рука добралась до ее лопаток, растирая чувствительные мышцы, тянувшиеся от ее шеи к плечам, затем начала массировать болезненный затылок.

— Эви, — прошептал он в ответ, — не надо чего?

И, не дожидаясь ответа, продолжил:

— Эви — ваше настоящее имя или уменьшительное от Евы? Или, может, от Эвелин? А впрочем, неважно. Оно подходит вам.

Ее глаза закрылись, его теплота и сила продолжали воздействовать своей темной магией на ее нервы и волю. О господи, было бы так легко и безрассудно уступить ему. Его мастерство поистине дьявольское.

— Ни то, ни другое. Это уменьшительное от Эванджелины.

— А! — Короткий ободрительный вздох. Он действительно не знал ее полного имени. Ни в одном из отчетов, которые он видел, ее не называли иначе, чем Эви. — Эванджелина. Женственная, праведная, чувственная… печальная.

Внешне Эви никак не отреагировала на этот анализ своего имени, но последнее слово потрясло ее. Печальная… да. Настолько печальная, что в течение нескольких долгих безрадостных лет она не могла сказать: светит солнце или нет, потому что сердцем Эви видела все в сером цвете. Теперь же она вновь замечала солнечный свет, бурный поток жизни увлек ее из мрака, но не проходило и дня, чтобы Эви не осознавала, насколько близко притаились тени. Они всегда были неподалеку — неизменная составляющая жизни. Если где-то появлялся свет, то неподалеку маячила темнота, счастье уравновешивалось страданием, близость — одиночеством. Никто не может пройти по жизни без потерь.

Роберт искусно убаюкивал Эви своим телом — едва ощутимое покачивание, которое тем не менее все сильнее и сильнее подталкивало Эви в его объятия. Он опять был возбужден, в этом не было никаких сомнений. У Эви мелькнула мысль, что ей следовало бы отстраниться, но каким-то образом за прошедшие несколько минут это перестало казаться возможной альтернативой. Она так устала, а почти неуловимое движение его тела было успокаивающим, подобно покачиванию лодки на якоре. Древнейшему ритму, связывающему их, было трудно противостоять, как если бы он взывал к тысячелетним инстинктам и находился вне ее воли.

По прошествии нескольких минут Роберт пробормотал:

— Собираетесь уснуть?

— Я могла бы, — ответила Эви, не открывая глаз. Вдали от опасности, убаюканная его объятиями.

— Уже почти половина седьмого. Учитывая обстоятельства, уверен, что клиенты поймут, если вы сегодня закроетесь немного раньше.

— Полтора часа это не «немного раньше». Нет, я останусь до восьми как обычно.

— Тогда и я останусь.

Роберт подавил всплеск раздражения. Сам он позволял очень немногим людям вмешиваться в его работу — в действительности лишь Маделин и ее семье, — но ему совсем не нравилась идея Эви довести себя до изнеможения работой на причале.

— В этом нет необходимости.

— А я полагаю, что есть, — глубокомысленно заметил он.

— И тем не менее я не хочу ужинать с вами.