От размышлений меня оторвал раздавшийся из репродуктора голос стюардессы:

— Через пять минут наш самолёт будет пролетать над Акапулько — одним из самых знаменитых курортов мира. Увидеть Акапулько смогут пассажиры, сидящие по правому борту.

"Повезло", подумала я, вглядываясь в замаячившую на горизонте синюю полоску океана.

Я сидела как раз в правом ряду.

Под крылом самолёта мелькнули игрушечные кирпичики отелей, затерявшиеся между складками гор и лазурной громадой Тихого Океана, а затем земля осталась позади. В течение ближайших четырёх часов полёта нам предстояло видеть только воду.

Я со вздохом отлепилась от окна и откинулась на спинку кресла.

— Я думал, что вы за весь полёт так и не оторвётесь от иллюминатора, — произнёс по-английски насмешливый голос.

Повернув голову, я впервые взглянула на своего соседа и пожалела о том, что не сделала этого раньше.

Судя по выговору, хотя я и не считала себя экспертом в английском языке, это был американец, да и выглядел он соответственно. Это было живое воплощение американской мечты — высокий шатен лет тридцати с небольшим с выразительными чертами лица, светло-серыми глазами и чуть асимметричной нагловато-обаятельной улыбкой, которую многие женщины, наверняка, сочли бы неотразимой.

— Я впервые лечу над этой частью Мексики, — тоже улыбнулась я в ответ.

В глазах американца мелькнуло хорошо знакомое мне выражение. Похоже, он относился к широко распространённому типу чересчур уверенных в себе мужчин, которые каждую мало-мальски привлекательную представительницу слабого пола расценивают как объект для лёгкого и ни к чему не обязывающего флирта. Альда таких мужчин ненавидела. Я, наоборот, считала, что они весьма забавны и здорово украшают нашу жизнь, если, конечно, не воспринимать их слишком всерьёз и не позволять им эту жизнь портить.

— Фрэнк Даунфолл, — представился он.

— Хорошо, хоть не Лоудаун, — усмехнулась я.

Я подумала, что общение с Аделой дурно сказывается на мне. Чисто инстинктивно я скопировала её манеру флирта с дразнящим оттенком стервозности. Впрочем, как оказалось, я выбрала правильную тактику. В глазах Даунфолла отразилось одобрение. Видимо, ему не нравились девушки, смотрящие на него наивными, преданными и широко открытыми голубыми глазами. Для него была не столь важна постель, сколько предваряющий её азарт любовной игры, а игра в поддавки его не прельщала.

О том, что, вопреки всякому здравому смыслу, многим мужчинам нравятся стервы, я с удивлением узнала в шестнадцать лет. В то время я училась в знаменитой на всю Москву математической школе, собираясь в будущем стать гениальным математиком, а многомерные пространства и доказательство великой теоремы Ферма интересовали меня намного больше, чем скучные и примитивные подростки моего возраста.

Столь странное для молодой девушки увлечение математикой объяснялось очень просто: моя мать, некоторое время преподававшая в Московском Университете, ухитрилась купить кооперативную квартиру с доме, построенном специально для преподавателей Университета, и только на моём этаже обитало по меньшей мере с десяток математиков, большая часть которых была кандидатами или докторами наук.

Как я быстро убедилась, математики были самыми загадочными, ненормальными, и в то же время любопытными людьми на свете.

Чуть ли не каждый день к нам в гости забредал вдребадан пьяный, но жутко талантливый математик Алексей Андреевич, чтобы почитать нам свои новые произведения. Он был немыт, от него плохо пахло, и нередко у него была расстёгнута ширинка, но когда он читал мне свои статьи о сравнительном анализе квантовой физики и шаманских ритуалов Крайнего Севера, об энтропии и негентропии, об обратной перспективе в древнерусской живописи, или о греческой философии, моё сердце замирало от восторга.