Возвращаясь из церкви, маркиз целовал пальцы Идоны один за другим.

— Я думаю, моя драгоценная, хотя это и очень необычно, но мы лучше начнем наш медовый месяц у тебя в доме.

Она удивленно посмотрела на него и спросила:

— Ты хочешь сказать, мы остаемся здесь? Я думала…

— Я говорил тебе, что в первую ночь, когда я спал в спальне твоего отца, я уловил какую-то удивительную атмосферу, которой больше нигде не встречал. И теперь я знаю — это атмосфера любви, и я хочу, чтобы именно в ней началась наша супружеская жизнь.

Идона восторженно воскликнула:

— Как я счастлива! Как прекрасно! Не обижайся, но я предпочла бы свой дом. Даже с тобой в твоем большом доме я бы чувствовала себя немного чужой.

— Ты привыкнешь, — пообещал маркиз. — А здесь нам ничто не помешает.

Он помолчал, прежде чем сказать:

— Поговорим об этом позже, но мы должны обязательно привести в порядок этот старый дом, вернуть ему прежний блеск и сохранять его как место, где мы всегда можем уединиться и говорить друг другу о любви.

Глаза Идоны сияли от радости. Она сказала:

— Только ты мог такое придумать! Замечательно! — И еле слышно добавила: — Получается, ты меня выиграл в азартной игре.

— А любовь и есть азартная игра, — тихо ответил маркиз. — Я выиграл самое драгоценное в мире — тебя.

Слезы счастья мешали Идоне произнести хоть слово.

Она поняла, что его деликатность подсказала ему устроить ужин не в большой столовой, где она бы вспомнила об ужине с Клэрис Клермонт, а в будуаре — между спальней хозяина и комнатой Чарльза II.

Этой комнатой редко пользовались, но, к удивлению Идоны, именно там, среди цветов, был накрыт стол.

Маркиз привез из Лондона гвоздики, розы, орхидеи.

Комната стала похожа на сад, и Идона почувствовала, что он как бы поместил ее на очаровательный необитаемый остров, где нет никого, кроме них.

Но прежде чем они приступили к ужину, он открыл шкатулку и вынул необычайной красоты бриллиантовое ожерелье.

— Свадебный подарок моей любимой, — объяснил маркиз. — Я не покупал его. Оно принадлежало моей матери и было ее любимым украшением. Я всегда знал: никто, кроме моей жены, его не наденет.

Идона коснулась пальцами сверкающих камней.

— Оно очень красиво. Как только я смогу тебя отблагодарить?

— Я потом тебе скажу, как, — улыбнулся маркиз.

За ужином им прислуживали слуги маркиза. А повар приготовил блюда, вкуснее которых Идона никогда не ела.

Идона никак не могла поверить, что маркиз рядом и что все это не сказка, которую она рассказывала сама себе и в которую верила.

— Нет, все это правда, — сказал нежно маркиз, догадавшись о ее мыслях.

И она рассмеялась:

— Если ты всегда сможешь читать мои мысли, мне незачем вообще что-то говорить. И люди подумают, что я немая.

— Я многое хочу сказать тебе и многое услышать от тебя, — ответил маркиз, — но у нас полно времени на это — вся жизнь.

— И ты уверен, что я не надоем тебе за столь долгий срок?

Она спросила полушутя-полусерьезно. А маркиз решил, что она имеет в виду женщин вроде Клэрис Клермонт.

— Все другие женщины остались в моем прошлом. Та, о ком ты думаешь, уже нашла другого, он покупает ей дом, который не купил я.

— А рубиновое ожерелье? — спросила Идона.

— Я подарил ей его как прощальный подарок, — сказал маркиз. — Но, в общем-то, такого рода вопросы тебе не следует мне задавать.

— А почему? — спросила Идона.