– Просто девушка? – обиженно буркнула она. – Что ж тебе надо, чтобы поверить? А, знаю! У нас, у нечисти, кровь ледяная. Возьми меня за руку – сразу поверишь.

И она протянула Никсу тонкую руку.

Очертания ее казались ему совершенными, словно это была рука античной статуи. Солнечный луч медленно двигался по белоснежной коже.

– Боишься? – с коварной улыбкой усмехнулась девушка, и Никса вдруг поверил, что она действительно русалка, и с отчаянной готовностью схватил ее за пальцы!

Да так и ахнул – они были живые, теплые!

– Врешь ты все, – пробормотал он, задыхаясь от того, как ее ноготки поцарапывали его ладонь.

– Это солнышко руку нагрело, – лукаво промолвила девушка. – А сама я холодная. – И свободной рукой она медленно провела по стройной шее, чуть сдвинула рубашку с ослепительного плеча…

Зеленые глаза смеялись. И губы смеялись, когда Никса вдруг сгреб ее в охапку и начал неистово целовать.

Наконец ее губы покорились его губам, глаза медленно закрылись, потом у обоих подкосились ноги, и они повалились в траву.

Александр Николаевич представил его идущим по набережной Невы или меряющим шагами дорожки Царскосельского или Гатчинского парков с тягостной думой на челе… Окружающие думают, будто он поглощен важнейшими государственными задачами, например, постройкой железной дороги из Петербурга в Москву, в инженерном проекте которой сам принимал деятельное участие, а он… мается думой о том, что сыновья подросли, становятся мужчинами, вошли в ту пору, когда у мужчины должна появиться женщина, но они ведь не абы чьи сыновья, а государевы, значит, и женщины у них должны быть необыкновенные, своего предназначения достойные…

Александр Николаевич до сих пор не понимал: сам он обратил в те далекие времена внимание на Мари Трубецкую, свою первую любовницу и первую женщину, или ее ловко подставил, вернее, подложил ему отец. Ну что же, Мари сыграла немалую роль в его жизни, и даже не только в его, но одно он усвоил с тех пор прочно: никаких фрейлин в качестве первых интимных наставниц! Они слишком быстро проникаются исключительностью своего положения и начинают им пользоваться. Более того, обучаемый может влюбиться в наставницу. Это до добра не доводит. Государю приходится думать, как повыгоднее выдать фрейлину замуж, чтобы спровадить с глаз долой: и с глаз наследника, и его будущей жены. Но все равно фрейлина помнит о своей исключительной роли и всю жизнь пытается этим пользоваться. Да и сам великий князь чувствует себя ей неприятно обязанным, что действует на нервы.

Словом, у его сыновей, решил Александр Николаевич, не будет никаких услужливых фрейлин! Во всяком случае, в роли первых учительниц. Но… кого сделать ими?

Вот же кошмар, совершенно не с кем посоветоваться. Верного, преданного, надежного с самого детства друга Александра Владимировича Адлерберга сейчас нет в Петербурге. Паткуль, некогда безрассудный друг юности, теперь стал слишком осторожен.

Поговорить с женой?

Александр Николаевич невесело усмехнулся. Да Мари в обморок упадет! Хоть она и родила восьмерых детей, но в душе осталась той же голубоглазой пятнадцатилетней девочкой, которую он увидел много лет назад в Гессене. Она оказалась младшей дочерью великого герцога Людвига II Гессенского. Пышное имя – Максимилиана Вильгельмина Августа София Мария – было для нее слишком помпезно и старомодно, словно прабабушкино платье. С первой минуты встречи она стала для русского великого князя просто Мари. Он влюбился с первого взгляда и настоял на том, чтобы жениться на ней, хотя ее происхождение считалось сомнительным. Многие не верили, что герцог Людвиг ее отец… Но Александр не желал ничего слышать и в конце концов женился на Мари. Ее стыдливость на супружеском ложе умиляла его, знатока и любителя женщин, иногда раздражала, но он всегда с уважением относился к этой девочке-жене, даже когда прошла любовь и осталась лишь нежная снисходительность.